и Леща. Громко слушали «Машину времени», подпевали, танцевали, дурачились под советскую эстраду, орали как сумасшедшие: «А-а-а-ппп! И тигры Боярского съели! А-а-а-ппп! И струны из жопы торчат!» Лысый вскакивал и тряс стол так, что падали бутылки, и кричал, что это Спитак, землетрясение в Армении, и мы смеялись. Затем Козуб достал свои подарочные карты, мы сели играть в тысячу, но партия быстро заглохла, потому что все больше разглядывали фотки.
Семерка треф своим кукольным личиком была очень похожа на Наташу Новикову. Эта другая, взрослая, но все равно Новикова сидела, расставив согнутые ноги в сетчатых чулках. На ней была короткая майка-тельняшка, чуть сползшая с плеча, так, чтобы обнажить одну грудь. Пальцами правой руки «семерка» раздвигала кудряшки на лобке, и при этом ничего толком видно не было, один тусклый расфокус, а указательный палец левой руки «семерка» сунула в рот. Эту карту я, каюсь, под шумок припрятал. Впрочем, так поступил не я один. Козуб на следующий день ругался, что вот, сволочи, треть колоды своровали!
Раньше всех напился Шева. Я отлично помню, как ему за столом рассказывал Куля:
– Знаешь, что телкам поет кукушка? В пятнадцать лет: «Никому, никому, никому», в шестнадцать: «Одному, одному, одному», в восемнадцать: «И тому, и тому, и тому», в двадцать: «Кому?! Кому?! Кому?!» Шутку понял?
Шева смеялся: «Кому, кому! Понял!» – и так кивал, что казалось, у него отвалится голова. Когда мы вышли на крыльцо курить, я, зачарованный первым хмелем, наблюдал, как Шева палит расческу. Едкая пластмасса капала и чадила приторным, травяным запахом, какой бывает в церкви. А Шева гудел, изображая одновременно мотор самолета и рев падающих фугасов, и увлеченно бомбил коптящими каплями какие-то пятна на ступенях. Потом я замерз и вернулся в дом.
В коридоре Козуб точно заведенный щелкал своей выкидушкой, рядом с ним стояли Лысый, Боня и Паша Конь. Боня говорил:
– Знаешь, у чурок, у зверей всяких, так заведено – есть специальный нож исключительно на человека. Им колбасу не режут, только в кармане носят для случая. Я считаю, это правильно.
– Ну, а мы-то не звери, – возражал Лысый. – Можно и колбасу порезать. Сало там, хлебушек.
– А по-моему, нож носить вообще глупо, – сказал Паша Конь. – Ты же все равно зассышь его доставать – уголовное дело. Тюрьма… – Тут он увидел меня: – Вот у Рэмбо спросите, нужен нож или нет?
Я отделался фразой, которую когда-то слышал от Бормана:
– Пусть лучше трое судят, чем четверо несут! – и оставил их спорить.
– Золотые слова! – сказал мне вслед Козуб и клацнул ножиком. Где-то крикнул Куля: – Светка, плесни компотику!
Как-то резко закончилась в магнитофоне кассета. Я вдруг поймал себя на мысли, что сижу на стуле и роняю под ноги тягучие плевки. Стол опустел. Все куда-то разбрелись. За спиной раздавались мерные водопроводные звуки. Это шел Шева и на ходу рыгал какими-то одинаковыми, словно
