звонит и кричит в трубку:
– Марея, мне такие дорогие шикарные сапоги подогнали! Хочешь, подарю?
На кошку Фросю иногда нападают валяки, и она становится очень щедрой. Она зарывается в мои волосы, тарахтит, как колхозный трактор, позволяет себя мять во всех направлениях и даже узнает. Иногда мне кажется, что Фрося работает под прикрытием в инопланетной разведке и выполняет секретное задание. Но мы-то знаем, что у Фроси есть режим «щедрость», и можем даже дополнительным обедом спровоцировать его рецидив прямо перед тем, как Фрося снова уйдет в глухую несознанку.
Проснуться знаменитой
Я вчера завела ЖЖ и с легкой руки Марты Кетро сегодня проснулась чуточку знаменитой.
Тихо. Я пишу. Муж ходит по струнке, подушки мне поправляет.
Я говорю:
– Ну нет, так не пойдет. Не могу писать в подушках. Пойду в кабинет.
Важно поднимаюсь в кабинет. Говорю многозначительно:
– Меня не беспокоить, я работаю.
В доме тишина, все шепотом говорят, но все равно же, сука, слышно.
Ору из кабинета:
– Чаю мне! И трубку забейте.
Не могу без трубки писать. Чувствую себя при этом по меньшей мере Сергеем Михалковым перед написанием гимна Советского Союза. Сажусь, раскрываю ноутбук. Протерла клавиши. Щас чо-нить сбацаю такое, гениальное. Ну? Снова протерла клавиши. Нет, не могу, слишком чистые. В подушках было погрязнее вроде. Снова спускаюсь. Шпицу тошно. Во-первых, на днях он стал старым, во-вторых, кто бы вывел.
Я говорю:
– Терпи, антиквариат, мама работает. Пописаешь позже.
Друг говорит:
– А я тоже был однажды знаменит, я же адвокат.
Я:
– Это когда? Ты же художник-оформитель в ДК.
Он говорит:
– А вот! Чуть не поступил на юридический. Сочинение завалил.
Звонок:
– Ты какого хрена на звонки не отвечаешь, а? Где статья, едрена вошь? Ваще из берегов там вышла? Давай, жопу в руки и быстро настрочила!
– Щас, чо орешь-то. Уже отправляю…
Чо говорить-то?
В первый раз я влюбилась в три года в Сашу Французова. Ему было целых шесть лет, и он гулял со старухами из старшей группы. И это было ужасно, я вам скажу. Ужасно, когда тебя не воспринимают всерьез и ты знаешь, что точно ничего не будет и нет даже смысла об этом говорить. А что говорить-то? «Я тебя люблю, давай жить вместе»?
Моя сестра Нюшенька начала выходить замуж с четырех, и каждый раз неудачно. В самый первый раз она собиралась за Максима и забрать холодильник. Родители, безусловно, были против по всем пунктам. С тех пор, впрочем, ничего не изменилось.
Итак, я поступила новобранцем в армию Французова, чтобы быть верной соратницей и тем самым завоевать его расположение, а может быть, даже и любовь. Как же самозабвенно я зверствовала в ту пору. Мы совершали набеги, грабили, убивали и возвращались к женам.
Жены, пока мы были на войне,
