Держа флаг на своем любимом «Ретвизане» и имея в кильватере «Селафаил», «Скорый», «Ярослав» и, конечно же «Венус» (а куда без него!) контр-адмирал поспешил в указанную экспедицию. Однако близко подойти к берегу не удалось, мешали мели и камни. Стрельба же с дальней дистанции была не слишком эффективна. В перестрелку с русскими кораблями сразу же включились и близлежащие береговые батареи, и вскоре столь ненавистные всем, здоровенные мраморные ядра, стали с шумом падать вблизи бортов. Грейг находился в сомнении: пытаться любой ценой добить полузатонувшего турка, или же бросить его к чертовой матери, выйдя из-под обстрела. В последний раз контр-адмирал приложил к глазу зрительную трубу. В предметном стекле хорошо был виден чадящий остов с зияющими дырами в бортах, с обрубками обгорелых мачт.
– Овчинка выделки не стоит! – сложил Грейг трубу, – Возвращаемся! Сенявин, выслушав контр-адмирала, с его решением согласился:
– Этот турок и так покойник, а нам корабли и людей беречь надобно! Кто знает, сколь долго еще воевать?
Из хроники сражения: «…Приказано видимые неприятельские корабли стараться отрезать, взять и истребить. Между тем турецкие корабли на всех парусах поспешали в пролив; наш отряд догнал их почти у самых крепостей, и не возмогши никак взять их выше под жестоким на себя огнем, действовал на проходе по кораблям и флотилии отменно удачно. Корабли турецкие после первых залпов, отпаливались весьма слабо; истребление парусов, подбитие снастей и разрушение корпусов их, было видно глазами. Неприятель, имея в выгоду свою попутный ветер, который в то время установился так свеж, что и при противном течении, они подавались вперед; наш же отряд, обращенный бортом к течению, выносило из пролива; но за всем тем трижды успели мы сделать обороты к несению большего вреда неприятелю. Гребной флот, защищавший неприятельский корабль, стоявший на мели ниже азиатской крепости, бежал. Другой корабль, настигнутый «Селафаилом», а после и «Ретвизаном», бросился на мель под прикрытием европейских крепостей и своего флота. Вице-адмиральский, желая пробраться в пролив у азиатского берега, будучи сильно оббит, бросил якорь; потом снялся и, уклоняясь от огня нашего отряда, так же стал на мель; близость которой к азиатской крепости препятствовала атаковать его как должно. Между тем ветер начал тихнуть. Течением корабли наши снесло ниже турецких; почему сигналом приказа по отряду контрадмирала соединиться с эскадрою.»
В тот же день Сенявин провел и совещание капитанов. Вицеадмирал никого не ругал, похвалил командира «Селафаила» Петра Рожнова, который трижды сумел зайти за корму неприятельского корабля, каждый раз поражая его продольными залпами. Затем отчитал командира «Уриила» Быченского-первого за то, что тот не свалился на абордаж. Быченский, красный от стыда, оправдывался:
– За мной в струе ломилось сразу четверо наших! Свались я, им бы со мной не разминуться было! Проскочив мимо, я оставил турка им в добычу!
– На каждом корабле свой капитан имеется, чтоб о нем думать. Я нисколько не сомневаюсь в вашей храбрости, но впредь будьте решительнее!
Атака
