побагровел:
– Прекрасная сеньорита, в Каталонии умеют готовить рыбу, уж будьте спокойны. Не судите о нашей кухне по гостиничным ресторанам. Просто нужно места знать… А туристы всё равно ничего не понимают, и вы в этом убедитесь. Подождите вот здесь, покурите, вам можно. А я вернусь мигом.
– Подождем, Терри, – распорядилась Лидочка.
Герцог Блэкбери мрачно промолчал. Паблито нравился ему всё меньше.
Они прошли к расставленным у окна креслам и расположились под сенью пальм.
– Ну и чего мы будем ждать?
– А куда спешить? – сказала Леди. – Не в кафешку же идти – чашечка бурды за двадцать евро! И вообще я спать хочу… У меня джет-шок ещё не прошёл…
– Тем более! – воскликнул Дюк.
Ему бы давно потерять всякую надежду, но герцог Блэкбери был упорен. С горя он запалил сигару.
– Я же сказала! – зевнула Леди и прикрыла свои зелёные длинные глаза.
А когда открыла, перед ней уже сидела старуха в чёрном и что-то говорила – жарко и непонятно.
– Пэрдони, сеньорэ, – разом проснулась Лидочка. – Но парлу катала. Эн эспаньоль, пор фавор.
Старая Канделария немедленно перешла на испанский – словно в ней регистр переключили:
– Вот я и говорю – это неспроста! Неспроста украли картинку! Это очень, очень хорошая картинка, а вор очень, очень плохой… Его никогда, никогда не поймают! А станут ловить – пожалеют, пожалеют! Скажите Паблито, чтобы не ловил его, не ловил… Паблито добрый, но он дурачок, дурачок. А вас, вас он послушает. Иначе будет беда, беда. И не ищите того, кто сделал эту картинку, сделал… Он бедный, но вы ему не поможете, нет, не поможете…
Леди напряглась – старуха неожиданно схватила её за руку своей жёлтой лапкой в бурых пятнышках.
– Успокойтесь, бабушка, – ласково сказала Лидочка. – Картинка самая обыкновенная, и нарисовала её одна маленькая русская девочка из одного маленького русского города. Никто её не будет искать – зачем огорчать ребёнка? Всё в порядке. Дорогие картины на месте. Всё хорошо…
Канделария убрала лапку и поправила чёрные кружева.
– Нет, русская девочка так не рисует, не рисует. Потому что картинка была кон дуэнде! Это вам всякий, всякий скажет, кто видел! Для кого-то она дороже самых дорогих картин, дороже десяти тысяч песет…
– О чём она вам толкует, дорогая? – встревожился сэр Теренс. Всякий шотландец суеверен, будь за ним хоть десять Оксфордов и двадцать Кембриджей, а почтенная донна Канделария казалась ему натуральной недожжённой ведьмой с офорта Гойи.
– Кон дуэнде – значит, с чертовщиной, – досадливо обернулась к нему Леди. – Ну, в смысле… Я даже не знаю, как тебе объяснить…
Дюк пожал плечами.
– А что там было нарисовано? – спросила художница. – И почему кон дуэнде?
Бабка взмахнула руками. Девочка, стоявшая за спинкой кресла, вздрогнула, но её тупое личико не изменилось.
–
