ли это? И что дадут заповеди? Ими нашу падшую природу не исправить. Многие до Христа вели святую жизнь… и что? Чтобы понять это, и нужен был пророк. Он нам всё открыл о Христе. Если и говорить об учении, то оно не в заповедях, а в том, что Слово стало плотию и обитало с нами. Оно изменило нашу природу! Это и есть главное, дитя моё, что Иоанн открыл ученикам Христа и народу.
– Простите, отче, но у Матфея иначе. Не плоть и кровь открыли Симону, что Иисус и есть Христос, а Отец небесный, – Прохор сам удивлялся иногда своей отчаянной смелости, когда так возражал старцу. Ему почти никогда не удавалось удержать язык и смолчать, когда речь шла о вере. – Я так понимаю, если человек со слуха узнает такое, пусть и из уст пророка, то какая ему радость и польза? А если в самом сердце откроется сие достоверно, то человек истинно блажен будет.
– Радуешь ты меня, дитя моё, – глаза старца слегка высунулись из глазниц и смотрели на Прохора с изумлением, словно видели его впервые. – Разумеешь ты не по годам, но ещё не как должно. Вот и рассуди, будет ли твёрдым такое знание о Христе, если оно только в сердце и не подтверждено свидетельством величайшего из пророков? Не затеряется ли оно в терниях, и не поклюют ли сии зерна птицы придорожные?
– По мне, старче, так, может, и поклюют, – Прохор поднял голову и посмотрел прямо в глаза старцу.
Ему показалось, что в этот момент он остался без одежды и стоял перед старцем Иоанном совершенно голым, и глаза учителя невидимыми лучами ощупывали его с ног до головы. Выдержав несколько секунд, Прохор решил не уступать:
– Но вдруг и останется?
– Кто теперь всё вспомнит, как оно было? – глаза спрятались в пещеры глазниц, и старец начал говорить напевно, а потом закашлялся. – Кх-кх. Вот ты, например, уверен, что апостолы никогда в жизни не видели Крестителя и не слышали его проповедь?
– Ну да. Их Господь призвал, когда Креститель уже в темнице томился. А потом Ирод убил его.
Старец поднял палец, показывая Прохору, чтобы он замолчал. В проём двери влетела крупная муха, и старец глазами следил за ней. Наконец она села, и он медленно, по-кошачьи приподнялся и двинулся на муху, взяв в руку рукопись. По мере движения он сворачивал её. Бац! Муха размазалась на рукописи большим чёрным пятном.
– Прямо на слове благода-ать! Отче-е, больше не берите рукопись, иначе не буду писать, – Прохор, скривившись, медленно разворачивал трубку и старался ногтём соскрести останки мухи.
– Так, а крестились они когда и от кого? – продолжал, как ни в чем не бывало, старец.
Прохор насупился и молчал.
– Ты будешь отвечать?
– Кто знает, отче? Об этом не сказано. Возможно, сам Иисус крестил учеников – он ведь тоже проповедовал покаяние. А потом уже ученики крестили других. Так?
– Вот то-то и оно. Кто это знает?
– А если Иисус вообще не крестил в воде? И апостолы тогда, значит, некрещёные? – Прохор посмотрел на учителя слегка растерянно. – И первые
