одного лишь творения, столь безликого, что большинство обитателей дома вряд ли когда и узнают о его существовании.
Раз в неделю супруга Грибуан приступает к генеральной уборке всего огромного дома, и благодаря помощнику через несколько часов все прямо-таки блестит и сияет чистотой.
Одет этот помощник в грубое шерстяное платье, а на большущую круглую голову словно навинчен головной убор, смутно напоминающий треуголку; фигурой он отталкивающе схож с бочкой, посаженной на толстенные ноги со ступнями, как два чугуна; по-обезьяньи длинные руки придают законченность этому грубому наброску человеческого тела. Он таскает громоздкие деревянные бадьи, полные воды, как пушинкой орудует неописуемой величины швабрами, щетками и тряпками размером с простыню.
Тяжеленные вещи при его приближении начинают скользить и приподниматься будто сами собой; вопреки своей массе сей феномен перемещается и успевает по работе с невероятной быстротой. Когда он колет дрова для растопки – кубометры дров на мелкие полешки, – его топор пляшет в воздухе, а щепки разлетаются вокруг, как градины во время внезапной бури.
Я поостерегся допытываться о нем у Грибуанов: в Мальпертюи подобных вопросов не задают – это правило, которому следуешь изначально и по собственному внутреннему убеждению.
Однажды я вознамерился заглянуть ему в лицо – и отпрянул в ужасе: лица не было.
Под тенью треуголки гладкую блестящую розовую поверхность рассекали три узкие прорези вместо глаз и рта.
Все приказания Грибуаны отдавали ему жестами, никогда не прибегая к словам; он же изредка испускал единственный отрывистый звук, будто щелкал клювом ночной козодой:
– Чиик! Чиик!
Откуда он приходил? Куда удалялся, закончив работу?
Однажды только я видел, как Грибу ан уводил его куда-то по саду, пока они не скрылись за деревьями.
Так вот, в один прекрасный день, когда супруги насытились страстью скупцов и вернулись в привычное состояние угрюмой прострации, я крикнул: Чиик! Чиик! – и ей-богу, имитация удалась.
Грибу ан выронил трубку, его жена неожиданно дико завизжала.
Одновременно они кинулись к двери, в мгновение ока задвинули все щеколды и задвижки, подтащили стол и забаррикадировались стульями.
Из какого-то темного угла Грибу ан вытащил длинную абордажную саблю и свирепо пролаял – даже мне было слышно:
– Это ты… это ты… больше некому!
В ответ его жена растерянно заныла:
– А я тебе говорю, не может быть! Абсолютно не-воз-мож-но!
Я счел за лучшее не повторять столь хорошо удавшуюся шутку, опасаясь сделать какое-нибудь неизвестное открытие, и уразумел, что в Мальпертюи сокрыта еще одна тайна.
Как-то утром на той неделе, когда мне исполнилось двадцать лет, я спустился в кухню: Элоди растапливала печи, чтобы приготовить завтрак. Доктор Самбюк составлял ей компанию – смаковал глоточек испанского вина и грыз печенье.
– Элоди, –
