сама я терпеть не могла, но не избавлялась от них на случай, если кто-нибудь вдруг захочет взять почитать. Например, захватывающий роман о семье цирковых артистов или книга в экспериментальном жанре о путешествующей во времени монахине. Мне было бы ужасно обидно, если бы пришлось кому-то объяснять, что я читала эту книгу, но, к сожалению, недавно ее выбросила. Не то чтобы у меня часто что-нибудь просили. Но время от времени хозяин квартиры Тим или его бойфренд Ленни заходили в гости, чтобы порыться в моих стопках и задать лучший вопрос на свете: “Слушай, не посоветуешь, чего бы такого почитать?” Мне нравилось быть подготовленной.
Стопки с книгами были главным украшением моего дома. Здесь стояло немного красивой мебели, которую мне отдали родители, и кое-какие стандартные прямоугольные вещи из “Икеи”, но за три года, которые я прожила в этой квартире, у меня так и не дошли руки до стен – на них не было ни одной картины. А кроватью мне по-прежнему служил брошенный на пол матрас. Наверное, из-за семейных преданий моего отца мысль, что в один прекрасный день мне, вероятно, придется бежать через границу, никогда не казалась мне слишком дикой. Если не считать книг, я никогда не обзаводилась таким количеством вещей, которое нельзя было бы перевезти с места на место на верхнем багажнике автомобиля. Казачьи набеги могут начаться в самый неожиданный момент.
Неделю спустя я получила от родителей посылку. В свертке обнаружилось два экземпляра брошюры с перечнем выпускниц Маунт-Холиока (я так до сих пор и не попросила поменять в нем мой адрес), коробка конфет “Франго” с мятной начинкой и вырезка из “Чикаго трибьюн” с передовицей об антитеррористическом законе. Если честно, мне было лестно, что отец вдруг начал считать мою работу если и не увлекательной, то по меньшей мере небезопасной. Мне даже почти захотелось, чтобы она и в самом деле была такой. Все свое детство я слушала истории о русских революционерах и эмигрантах и как будто бы готовилась к великой борьбе. И где я теперь? В библиотеке, где и побороться-то не с кем – ну не считая Лорейн Бест. И еще Джанет Дрейк, которая даже имени моего не знает.
Я легла на спину прямо на полу и стала читать брошюру. Моя одногруппница, с которой мы на первом курсе жили в одном общежитском корпусе, славилась тем, что курила благовония и разбавляла вино фруктовым соком. В брошюре было сказано, что она открыла в Мэне приют для женщин, подвергшихся избиению и домашнему насилию, и недавно выступала с речью перед конгрессом. На следующей странице была девушка, которая окончила университет прошлой весной, а теперь измеряла, с какой скоростью тают ледники, в перерывах между всевозможными стипендиями. Выпускница 1984 года боролась за права сексуальных меньшинств в Калифорнии – в брошюре была фотография, на которой они с подругой стояли на фоне деревянного дома девятнадцатого века, который вместе отреставрировали.
Я представила себе, что в этой брошюре могли бы написать обо мне:
Люси Гулл, выпуск 2002, сегодня отважно
