двадцати медяков, а Первосвященника явно волновали несколько другие проблемы, так что человечек с облегчением решил пока оставить его в покое. Теперь он разобрался с мальчишкой. Оставались еще бывший водонос и матрос, но их надо было искать за пределами острова. Человечек вздохнул и выбрался из своего убежища. Над морем вставало солнце. Бросив взгляд в сторону Тамариса, он с тоской подумал, что может ведь совсем не вернуться сюда, потом покачал головой, отгоняя дурные мысли, и двинулся в сторону порта.
Грон сидел, привалившись к стене, и пытался отвлечься от завываний тщедушного медника. Изрядно набравшись молодого вина, тот перепутал полки в хозяйской мастерской и угробил дорогой золотой кувшин, перепутав работу хозяина со своим заданием. За что был продан вместе со всей семьей в возмещение убытков. В сорока шагах отсюда, в женской яме, сидели его жена и три дочери. Грон сидел здесь уже неделю, а медника бросили только утром, и он еще не успел проникнуться тупым рабским равнодушием. Послышался удар, медник взвизгнул. Потом раздался голос:
– Заткнись, спать мешаешь.
Грон усмехнулся. Типичная ситуация. Сначала двинуть, потом сказать. Сверху послышался негромкий разговор, он приоткрыл глаза. На краю ямы стояли жрец, который его привел, и седой старик в простой хламиде.
– Опять ключник пожаловал, – недовольно пробурчал тот же голос, – и чего ходит? Уже целую неделю.
Грон улыбнулся про себя. Видимо, в храме действительно была нужда в сильных рабах вроде него. Почти всех, кроме него и того раздражительного здоровяка, с кем он повстречался в первый день, уже не было. Кого отправили на плантации, кого продали, а кто попал на священные псарни. Но их двоих держали, хотя вели они себя по-разному. Здоровяк был зол на весь белый свет, цеплялся ко всем и орал непотребности. А Грон тихонько сидел в уголке. В первый же день, когда здоровяк прицепился к нему, Грон, печально улыбнувшись, ударом кулака вышиб камень из кладки стены, а потом повернулся и ласково спросил:
– Хочешь, сделаю так же с твоей головой?
Здоровяк благоразумно ретировался и больше не цеплялся. Но другим доставалось. Однако, если тот сильно расходился, Грону было достаточно недовольно хмыкнуть.
Жрецы исчезли. Но через несколько минут в пол рабской ямы уперся ствол дерева с прорубленными ступенями, потом над краем показалась голова стражника в шлеме.
– Ты, бритый, поднимайся.
Здоровяк побледнел, после чего замысловато выругался и ухватился за бревно. У самого края его схватили за запястья и резко выдернули наверх, послышался вопль, потом визги, удар, потащили что-то тяжелое.
– Ну, слава богам, на сегодня у священных псов есть жратва, – облегченно пробормотал кто-то.
Но бревно осталось на месте. Голова в шлеме показалась снова.
– Теперь ты, молокосос. – Стражник кивнул Грону.
У того екнуло сердце. Но за эту неделю он узнал, что обычно священным псам не давали двух жертв в один день. Поэтому он
