русский писатель! Я читал. Раскольников. Братья Карамазовы. И я помню про слезинку! «Весь построенный по науке мир не стоит слез ребенка, который сидит, наказанный, в темном карцере, бьет себя кулачками в грудь и умоляет доброго Бога». Это гениально!
Все замолчали.
– Н-да, – сказал Леон. – Отдаю дань вашей искренности.
Дофин сел, шмыгая носом. Кажется, он на самом деле был взволнован.
– Вот именно, – сказал я. – Наверное, ты в самом деле искренен. Сейчас искренен, сию минуту, когда это говоришь. Но ты сам не даешь себе отчет в своих устремлениях. Я это по тебе вижу. Тебе снятся горы трупов.
– Откуда ты знаешь?
– Вижу, – сказал я. – По глазам.
– Нет! Это тебе снятся горы трупов! – огрызнулся он.
– Хватит, – сказал Леон. Перестаньте. Нам всем снятся горы трупов, и это, увы, естественно. Иначе мы… иначе мы пили бы чай в кругу семьи.
А не готовили бы революцию!
Красиво.
Когда мы расходились, Леон задержался у книжных полок. Дофин терся около него. Обратился к нему – я не слышал, потому что ждал его в коридоре. Они о чем-то говорили.
На обратном пути он сказал, что Леон обещал попросить Клопфера, чтобы Клопфер попросил своего старого товарища и чуть ли не дальнего родственника, ректора Архитектурной школы в Мюнхене…
Понятно, в общем.
5. Тридцать седьмой год
Через несколько дней я зашел на свою старую квартиру, забрать вещи.
Хотя какие у меня вещи? Коробки с акварелью, пенал с карандашами. И две рубашки. Но бросать все равно не хотелось.
Тем более что заказчик продал две мои акварели. Два городских пейзажа, два выдуманных городских пейзажа, вот что интересно! Какой умный этот Леон Троцкий: архитектура – вот чем надо заниматься.
Так что у меня были деньги расплатиться с госпожой Браун.
– Ваши вещи я уложила в ваш чемодан, – сказала она. – Вот он.
Чемодан – одно название! Совсем маленький чемоданчик. У иного адвоката портфель в три раза больше. Чемодан стоял в коридоре, около двери в мою бывшую комнату. Даже издалека было видно, что он почти пустой и очень легкий.
Я поблагодарил госпожу Браун, подхватил свой чемоданчик. Он в самом деле был легкий, почти невесомый, и я встряхнул его, чтоб убедиться, что там внутри что-то есть, – краски и карандаши загремели в пустоте. Я взялся за ручку двери. Мне хотелось бросить на свою бывшую комнату последний взгляд. Не из сентиментальности, а так – вдруг забыл какой-нибудь карандаш или кисточку.
Госпожа Браун слегка ударила меня по руке.
– Там нет ничего вашего, – сказала она и стала подталкивать меня к двери.
Дверь раскрылась, и показался новый жилец. Это был молодой человек с бледно-голубыми глазами. Я ему позавидовал. Не тому, что он спит с моей квартирной хозяйкой, а облику его позавидовал. Мне вдруг захотелось стать таким же светлоглазым, с пышными соломенными
