твердая убежденность, что ты придешь. Я должна просить прощения. Я тогда оскорбила тебя. Это нельзя. Это дурно.
Хабаров обернулся. Она не отступила. Его пристальный взгляд ее не смутил.
– Я оценил твои извинения.
– Я не склонна верить тебе, Саша, – сделав ударение на последнем слоге его имени, чуть нараспев проворковала француженка и положила руку ему на плечо.
Глядя в его глаза спокойно и прямо, она другой рукой медленно, словно играя с ним, расстегнула рубашку на его груди. Наконец, проникнув под ткань, прохладной ладонью она коснулась его горячей кожи.
– Я не могу верить тебе, – едва слышно повторила она, приблизив свои губы к его губам. – Вспомни, какими глазами ты смотрел на меня.
Она скользила пальцами по его шее, щеке, едва прикасаясь, ее губы были так близко, что казалось, малейшее неосторожное движение, и они встретятся с его губами в сладком, нескромном поцелуе. Она прильнула к нему всем телом так, что Хабаров чувствовал биение ее сердца, чувствовал, как жжет кожу там, где его груди касается ее упругая грудь. Он чувствовал ее дыхание, запах ее волос, видел ее трепещущие длинные ресницы, затуманенный страстью взгляд и приоткрытый в интриге желания рот.
– А теперь, – продолжала Мари Анже бархатным голосом, едва-едва, будто случайно, касаясь губами его губ, – теперь, когда я так близко, что ты чувствуешь ко мне?
Ее рука скользнула к застежке его джинсов, гибкие пальчики пробежали по тонкой ткани ставших тесными плавок.
– Ты говорил мне, что подачек не принимал. Ты не продержишься и минуты, если я пойду дальше. Ты уже сейчас имеешь готовность принять меня, как подачку. Но сейчас я уйду. Ты останешься. Тебе не будет покоя. Ты будешь думать обо мне, вспоминать шаг за шагом то, что сейчас было. Ты будешь хотеть меня, проклинать меня. Теперь твоя очередь упасть на колени. Мы квиты!
– Все будет не так.
Он рванул кофточку на ее груди, молниеносным движением смахнул со стола посуду, и склонился над француженкой, совсем не возражавшей против такого поворота событий.
– Ты абсолютно дикий русский. Но ты будешь мой! Как у вас говорят, с потрохами…
Шон Лин Тау Цзы – по происхождению китаец, по паспорту гражданин Соединенных Штатов – был человеком уважаемым в деловом мире, но его подлинной биографии не знал никто, и на карте мира невозможно было отыскать местоположения его конторы. Тем не менее, этот человек был превосходным посредником в крупных, не подлежащих огласке сделках. Его благосклонность ценили, за его помощь щедро платили.
Поговаривали, что Шон Лин Тау Цзы, или Шон Цзы, как он любил на европейский манер представляться, мог продать что угодно кому угодно, оставшись при этом в неизменной выгоде. «Что угодно» иногда было оружием, иногда новыми технологиями, иногда золотом, иногда бриллиантами, а иногда живым товаром. «Кто угодно» мог быть действительно кем угодно, от воинствующих политических лидеров до консервативных миллиардеров. Спецслужбы всего мира официально стремились пресечь бурную деятельность
