но ум резво вспоминает, с какой стороны костер, с какой стороны кусты, быстро угадывает, в какой стороне черный, зыбкий песок, который должен бы уже нагреваться лучами горячей звезды.
Приходится лечь на живот, обе руки положить на землю перед головой и ползти, забыв про еще только недавно сросшуюся, кривую ногу. Коленом сломанной ноги приходится опираться на землю, а второй ногой отталкиваться, чтобы двигаться быстрее, и добраться до песка, где палящие лучи не оставят голодной стае этих мерзопакостных тварей ни шанса.
Боль на какое-то время забывается. От этого противного галдежа уже в ушах звенит. Ноют щеки, руки, а особенно голова, из которой птицы успели повыдирать волосы. Сволочи. Будто бы вся эта планета не просто хочет убить, а старается доставить как можно больше мучений.
Впрочем, некогда сейчас отвлекаться ни на что, только бы доползти. И, наконец, вдруг, совершенно неожиданно ладонь опускается на влажную, уже горячую поверхность черного песка. Хочется рассмеяться, и в то же время хочется думать, что пара этих тварей успеет сгореть к чертям в раскаленных лучах проклятого солнца, но едва стоит поднять на радостях голову, забыв укрываться, как тут же в лоб и в щеки опять впиваются скрученные клювы этих адских птиц.
Голова тут же падает вниз. Хочется провалиться в этот чертов песок, лишь бы птицы отстали, но прежде чем лицо утыкается в мокрую, горячую почву, сознание успевает предостеречь. На лице есть свежие раны, ободранная кожа, в самый удачный момент напомнившая о себе неприятным, острым чувством. Руки быстро укладываются на песок и лицо утыкается в них. Лишь бы не в землю. Мало ли, чем может обернуться такая неосторожность, мало ли, что случится, если открытыми ранами уткнуться в этот черный песок.
Остается только лежать и надеяться, что задумка удастся. И, к счастью, недолго. Вскоре от жары уже печет голову. Кожа на ней горит в тех местах, где птицы успели ее разодрать, вырывая целые клочки волос. Только все меньше ударяют птичьи клювы в спину и ноги, все меньше выдирают из головы волосы и, наконец, пропадают.
И тут же становится тихо. Птичий галдеж облаком скрипучих звуков уносится прочь, в сторону леса, но в следующее же мгновение, едва пропадает тень от бесчисленного роя проклятых, кровожадных птиц, начинает жечь еще сильней.
Кажется, волосы на голове сейчас разгорятся. Нужно убедиться, что птицы не спрятались где-то в кустах, ожидая еще одного шанса полакомиться свежим мясом. Хотя, все равно нет возможности сделать что-то еще, кроме как вернуться. Нужно скорее убраться отсюда, назад в тень, пока солнце не иссушило последние остатки жидкости, с таким трудом добытые вчера в чашечках необычных растений.
Едва открываются глаза, как их тут же начинает слепить от жара. Здесь, на открытом солнце, все кажется ярче, не то, что в тени. Такое чувство, будто жар дневных лучей здесь пронизывает каждый сантиметр воздуха, и глаза приходится тут же закрыть, пока они не испарились
