Невесомое парение. С неизменным притяжением к более крупному небесному телу или же невидимых частиц с разной полярностью. Скорее последнее. Незримое для человеческого глаза, невероятно хрупкое и тонкое, но достаточно осязаемое и скользящее по твоим чувствам окутывающей и просачивающейся дымкой чего-то абсолютно нового и ранее тебе неведомого. Чужого мира? Чужой сущности? Её тончайших нитей спрятанной во тьме души, которые тянулись к тебе… К твоим нитям…
И всё это на фоне чего? Света или мрака? Или же света и мрака, которые и не думали конфликтовать, переплетаясь меж собой чарующими узорами восхитительных абстракций, создавая всё более сложные переходы и прочные связи с тугими узелками слившихся воедино спиралей?.. Две столкнувшиеся макровселенные? Или же притянутые друг к другу более сильной гравитацией?
Всё казалось таким невероятно простым и естественным. Будто играешь сложнейшими переборами на виртуальном фортепиано, создавая восхитительные музыкальные композиции, но в какой-то миг вдруг понимая, что до этого не знал ни одной ноты и тем более аккорда.
То ли Дэниэл будто был создан для этой съёмки, то ли между нами установилась та самая доверительная связь обоюдной самоотдачи, которая так необходима между фотографом и его моделью для достижения гармоничной друг с другом работы. То ли это действительно было нечто большее, невидимое человеческому глазу и запустившее свой «обратный» отчёт именно в тот вечер и в те минуты.
Изначальная зажатость и скованное смущение сошли на нет (и, похоже, у обоих одновременно). Пять, максимум десять минут непрерывных фотокадров, и я откровенно начала сомневаться в том, что Дэн якобы не являлся непрофессиональной фотомоделью. Он был не просто великолепен, а СОВЕРШЕНЕН! Я и сама купалась в этом совершенстве, пытаясь выкрасть у времени то, что бесследно растворялось в его безвозвратном прошлом. Неповторимые моменты внешнего образа Дэниэла. Хотя, возможно, и не только внешнего. Казалось, он не просто позволял себя снимать, но и приоткрывал в себе нечто большее, делился с первой встречной незнакомкой тем, что не решался раскрывать даже перед близкими для него людьми.
– Почему ты не говоришь, что мне делать? Я думал, фотографы всегда говорят, какое надо скорчить лицо, как повернуться, какое сделать движение и куда посмотреть.
Лёгкая передышка со сменой декораций и одежды.
Я поправляла расчёской зафиксированные лаком идеальные волны густых прядей над высоким лбом мужчины, после того, как он переодел брюки и рубашку. Вернее, придавала им естественную «небрежность». Была б моя воля, затянула бы эту процедуру на час.
– В твоём случае, это было бы излишним. – я сунула расчёску в нагрудный карман собственной рубашки, и мои руки на новом выработанном рефлексе потянулись к воротнику Дэна.
– Хочешь сказать, что я уже погрузился в нужный образ?
Я старалась не смотреть в его лицо (опять), но всё равно продолжала цепляться боковым зрением за изменчивые
