на ладино, а он – ашкеназ и говорит на идише. А когда он начал говорить с ними на святом языке и они отвечали ему на святом языке, они – не поняли его слов и он – не понял их слов, потому что он говорил на ашкеназском варианте иврита, а они – на сефардском. Но от полноты своего сердца указывали они на восток, и произносили слова «Эрец Исраэль», и целовали кончики своих пальцев.
Тем временем приплыл корабль в Александрию, что в Египте. И как только они прибыли, заполнился весь корабль мужчинами, женщинами и детьми, с кучей одежды и кучей вещей, возвращающимися из дальних странствий в Эрец Исраэль. Кто-то из них радовался, кто-то печалился. Радовались, что возвращаются в Эрец Исраэль, и печалились обо всем том хорошем, что осталось на чужбине. Из любви к Эрец Исраэль побежал Ицхак помогать им, завязывал и развязывал их узлы, и приносил кипяток, и играл с детьми, совал плачущему ребенку палец пососать и помогал матерям одевать и обувать малышей. Тем временем заняли они его место, не оставив ему места даже для его тела, что уж говорить о вещах. Положил он свой мешок и саквояж в одном месте – нашел их в месте ином. Пошел искать свои вещи, увидел, что все разбросано. И он сам – такой же, мысли его в разброде, и весь он подавлен. Усталость навалилась на него, и не желал он ничего, только отдыха. Покоя не находили мы, только усталость. И если бы не спасала усталость, можно было бы от всего прийти в отчаяние.
На десятый день прибыл корабль в Яффу.
17
Приплыл корабль в Яффу – ворота Эрец Исраэль. Прибывает еврей в Эрец Исраэль, бросается на берег и целует землю, радуясь сквозь слезы и плача от радости. Ицхак не радовался и не плакал, лишь губы его были раскрыты как бы в беззвучном смехе, и не спрыгнул он с корабля, потому что пока не прибыл врач проверить пассажиров корабля, не дают сойти на берег никому.
Привязали матросы лестницы к борту судна. Люди странного вида, один за другим, запрыгнули на борт. Были среди них – голые по пояс со страшными физиономиями, и голоса их разносились по судну из конца в конец. Даже во сне навели бы они на вас ужас. Стояли моряки и смотрели на них – кто смеялся, а кто смотрел с презрением. Мужчины, и женщины, и вещи были тут же расхватаны и исчезли в маленьких лодках под бортом корабля.
Стоял Ицхак посреди этого хаоса. Губы его раскрыты, но смех исчез. Куда ни повернется, шум и толкотня. Беспрерывно вытирал он пот с лица, но, вытирая лицо, чувствовал только, что пот становится все горячее и горячее. Матросы на корабле толкаются, выкрикивают проклятья и бегут. Лица их почернели от сажи и угольной пыли. Когда прекратится этот шум и когда мы выберемся отсюда? Тысячу раз толкают его с места на место. И он уже не чувствует под собой ног. Появился врач и проверил документы пассажиров. И уже новые люди торопливо бегут, всматриваются в лица пассажиров и оглядываются по сторонам. Вдруг бросаются они к олим, одни – плача от радости, другие – смеясь сквозь слезы. Ицхак позабыл, зачем он стоит здесь и что ждет его. Возле него стоит та самая старая женщина,
