его задерживать. Пожалуйста, пусть передаст он привет от меня госпоже Цвайринг и, пожалуйста, пусть скажет он ей спасибо от меня за то, что согласилась она по доброте своей заменить меня в саду. Не знаю, как это случилось со мной, что я оставила этих милых деток и отправилась гулять. Но эта прогулка стоила того. Не так ли, Осип?»
Осип кивнул головой и сказал: «Гм…» И во время «гм…» поднял свои глаза и взглянул сердито на Ицхака. Показалось ему, что этот маленький палестинец смотрит на него с подозрением. «Куда?!» – спросила в испуге госпожа Гофенштейн Осипа, вознамерившегося идти. «Гм… – ответил Осип. – Но ведь нужно мне купить себе что-нибудь на ужин». – «Что это вдруг? Разве не решили мы вместе, что будем ужинать у меня дома?! Итак, господин Кумар… что это я сказала господину?..» – «Что?» – спросил Ицхак в панике. Улыбнулась Гофенштейн и сказала: «Уже забыл он, что я ему сказала. Разве не сказала я ему, чтобы передал он привет…» – «Да-да», – сказал Ицхак и отправился дальше.
7
Та же лампа, что освещала ему вчера дорогу к ее дому светила ему и в эту ночь. Но в эту ночь он продвигался еле-еле. Поторопится – и сделает огромный шаг вперед, остановится – и на месте замрет.
Соня сидела, как и вчера, в кресле, купленном у княгини Миры, и маленькая подушка была подложена в изголовье кресла, прикрывая места, с которых слезла краска. При его появлении лицо ее вытянулось, и губы искривились дугой, и нечто вроде пухлой складки опоясало ее подбородок и сделало ее лицо более женственным. Потом складка спустилась на шею, а подбородок заострился по направлению к Ицхаку, и губы приоткрылись немного. Взглянула она на него без удивления. Хоть и не ждала она его – знала, что придет; а раз знала, что придет, то и не удивилась.
В тот час она не занималась чулками. Но занималась тем самым одеялом, про которое вчера подумал Ицхак. Протянула Соня Ицхаку кончики пальцев с иголкой между ними и вернулась к своему занятию.
Стоял Ицхак перед Соней и не смел взглянуть ей в лицо. Поэтому смотрел он на одеяло на ее коленях, а с одеяла сердито смотрела на него собака точно так, как сердитый Гриша, которого мы терпеть не можем. Повернул Ицхак голову в другую сторону, сдвинулось одеяло на Сониных коленях, и покачнулась палка в собачьей пасти. Передернул Ицхак плечами, снова повернулся к Соне, и снова уставилась на него собака сердитым взглядом. Встал перед ним образ Гриши, и переполнилось сердце Ицхака гневом и ревностью.
«Зачем я думаю о нем? Ведь тогда и Соня будет думать о нем. Такова сила телепатии». Тут он ужаснулся: так может быть, и он думает о Грише, потому что Соня думает о Грише? И снова наполнилось его сердце ревностью, хотя он понимал, что вряд ли в мыслях Сони есть что-нибудь хорошее о Грише.
Постепенно-постепенно ушла из его сердца ревность, но на смену ей опять в его душе запылал гнев. Будучи слабохарактерным человеком, понимал он, что гнев ни к чему не приведет, и подавил он его. Люди, подобные Ицхаку, не понимают, что нет в их характере твердости,
