при каждом новом прочтении в них отрывались новый смысл и новые подтексты. Она беззвучно плакала, читая поэтические строки из последнего письма. Скорее всего, это романс. Она готова была поклясться, что слышала сейчас любимый голос и даже музыку.
Не хотел да выпало…
Всё терпел, да выплакал
слёзами горючими на зимнем ветру…
И пургой охаянный,
встал как неприкаянный,
будто гость нечаянный во чужом пиру…
Поделом настырному,
дурню простодырому…
Мыслимо ль, о лете он возмечтал зимой!
Небо вновь замутится.
Оттепель отступится.
Ноченьки навалятся непробудной тьмой.
Льдинки с век срываются,
за усы цепляются…
По устам обветренным розгой бьёт мороз.
Чтоб пропал сугробами,
дебрями, чащобами…
Речи свои жаркие к милой не донёс…
Пусть снега не стаяли,
где-то птицы стаями,
шум у рощи отнятый на крылах несут.
Встречусь с ненаглядною.
Ивушки нарядные
над рекой зелёные косы расплетут.
Глава 3
Их превосходительства
Несмотря на солнечный день, в загородной резиденции Верховного главнокомандующего вооружёнными силами Финляндии барона Маннергейма включили отопление, а в сумрачном рыцарском зале замка горел камин. Присутствующие разговаривали на русском языке.
– Доблесть русского солдата спасает сейчас Финляндию, – почти торжественно произнёс верховный главнокомандующий Карл Густав Эмиль Маннергейм, и голос его гулко отозвался эхом в высоте рыцарского зала, украшенного старинными доспехами.
Генерал финского Генерального штаба Пул в недоумении поочерёдно переводил взгляд с Маннергейма на Суровцева и обратно. Одетый в костюм для верховой езды Суровцев не растерял военной выправки, но скорее был похож на дипломата во время отдыха, чем на советского разведчика. В его облике трудно было обнаружить следы недавнего тюремного заключения и следы напряженной работы первых месяцев войны в особой группе маршала Шапошникова. Здесь, в союзной Германии Финляндии, он так же много трудился и мало спал. Точно созданный для неприятной кабинетной работы, он сохранял физическую бодрость и светлую голову. Суровцев имел аристократичный вид рядом с одетым в генеральский мундир Пулом. В сравнении с постаревшим за последние годы Маннергеймом, облачённым в полевую генеральскую форму, он смотрелся свежо и моложаво.
– Вы хотите сказать, ваше высокопревосходительство, что под Москвой решается судьба не только России? – попытался погасить пафос такого заявления Суровцев.
– Именно так и не иначе, – сухо, с достоинством подтвердил фельдмаршал.
Являясь с 1934 года фельдмаршалом, Маннергейм не требовал от окружающих
