ответ на грубоватый комплимент я по-дурацки хихикнула.
– Ты живешь на улице Софи Ковалевской, и это символично, – объявил Кентис.
– Чем же?
– А ты не помнишь то громкое дело пять лет назад? Два сантехника поспорили, кто был математиком – Софья Ковалевская или Софья Перовская, и один другого убил. Так вот после того дела была создана петиция, чтобы улицу Софьи Ковалевской переименовать в улицу Лобачевского.
– Ты это сейчас выдумал.
– Это чистейшая правда. Спроси у Старика. Или погугли.
– Кажется, ты меня преследуешь?
– Ну что ты! Просто мы вчера не договорили, – улыбнулся Кентис. – Ты удалилась так внезапно.
– Мне не понравилась твоя глупая демонстрация со Стариком, – я постаралась сделать выговор как можно более кокетливым тоном.
– А, Старик! Почему-то все считают, что я его не люблю. Но люди ошибаются. Глубоко ошибаются. Я его обожаю! Наверное, никто на свете так не любит отца, как я.
– Ты над ним издеваешься.
– Нет, ни в коем случае. Я ему изо всех сил помогаю, просто из кожи вон лезу. Неужели ты этого не замечаешь?
Оранжевая занавеска с желтым узором, подхваченная порывом ветра, вскинулась вверх. Показалось, что язык пламени ворвался в комнату. От неожиданности я вздрогнула, и Кентис заметил мой испуг.
– Почему никто не подумал, как я при этом страдаю, – вздохнул Кентис. – Я причиняю ему боль и страдаю вдвойне. Это невыносимо – мучить того, кого любишь. Не хочешь попробовать? Могу дать урок.
– О чем ты?
– Сейчас поймешь!
Штора вновь плеснула вверх, и отсвет красного пробежал по упавшим на пол газетным листам. Один сквозняком швырнуло к ногам Кентиса. Тот молниеносно нагнулся и щелкнул зажигалкой. Прозрачный в солнечном луче, язычок огня нехотя облизал край страницы и, сглотнув черную обугленную корочку, разросся на весь лист. Сизая струйка дыма растеклась по комнате. Алое пламя, уже настоящее, побежало вверх по шторе.
Я сорвала с дивана плед, решив бороться с огнем. Но Кентис обнял меня, прижимая мои руки к телу.
– Ты что, с ума сошел?! Пусти! – я сделала бесполезную попытку вырваться.
– Горит пока слабовато, – отвечал Кентис. – Подождем, сейчас огонь начнет резвиться, – он еще сильнее стиснул руки, так что я и вздохнуть не могла. – Прекрасно! Обожаю смотреть на огонь. Это меня возбуждает! А тебя?
И он жадно захватил губами мой рот. Я захныкала, как ребенок, которого обижают старшие – от жалости к себе и от чувства бессилия. Огонь, весело перепрыгивая, добрался наконец до трюмо, набросился на мои флаконы и флакончики, и вдруг фыркнул весело, поперхнувшись какой-то смесью в бутылочке. Волна нестерпимого жара ударила в лицо. И тут же я почувствовала, что отрываюсь от пола и лечу. Секунду мне представлялось, что мое «я» покинуло бренную оболочку и устремилось к заоблачным высотам, в объятия Высшего. Но после того как я ткнулась лицом в землю
