серьёзен.
– Пятеро, – жёлтый стражник устало опирался на меч.
– Раненые?
– Почти все.
– Кого… кто ушёл?
– Ивера жёлтая, Мисар рыжий, Лестен и Акани, и Сикур…
– Боги, он же совсем мальчишка!
Жёлтый лишь устало пожал плечами. Сделать что-то уже было невозможно, оплакивать их будут завтра, а сейчас нужно зализывать раны тех, кто ещё жив. На самом Эбайдине не было и царапины – редкий клинок возьмёт шкуру Владыки. Но когда он глядел на ристалище, его глаза были полны боли.
Пятеро, это совсем немного, это почти ничего, можно даже не считать… Но всё же, как больно! Каждого он знал лично. И жёлтого мальчишку Сикура, который не дорос ещё даже до меча, всего-то одиннадцать лет, как раз в этом году ему должны были выковать его собственный клинок. И храбрую Иверу, мать двоих тигрят, один из которых только отбыл в Поиск, и забавного растяпу Мисара, девушки его любили за разгильдяйскую походку и виртуозную игру на флейте. И Лестена с Акани… только поженились, только начали жить. Они так любили друг друга, и погибли вместе, в один день, как любят говаривать на свадьбах. Только вот слишком рано…
Эбайдин стёр с лица пыль и кровь тыльной стороной ладони, не выпуская меча. Всего-то пятеро… но за любого из них он бы отдал жизнь.
Шатающейся походкой к нему подошёл Элни, сжимая в руках свой окровавленный ножичек. Бледный, одни глаза на лице видны. И тебе досталось, малыш.
– Где Асфири? Я потерял её из виду, а теперь не могу найти…
Его глаза светились животным ужасом, пока губы произносили робкий вопрос, в глазах плескался другой: «ПОЖАЛУЙСТА, СКАЖИ МНЕ, ЧТО ОНА ЖИВА!».
– Я видел её в том конце, она помогает раненым, – успокоил его красный.
У фиря на глаза навернулись слёзы радости, и он отправился на поиски своей подруги.
«Боги, а мне-то куда податься?» – думал Эбайдин. «Мне куда идти? Кому я сам могу стиснуть плечо, заплакать в юбку и прижать к сердцу, радуясь, что я жив?!». Некому. Он – опора всего тигриного народа, ему нельзя плакаться, для правителя это роскошь. Ему дозволено лишь на пару секунд замереть пустым взглядом, отереть лоб, а затем идти успокаивать, поднимать на ноги, отдавать распоряжения и вновь и вновь принимать решения.
Тьма расступалась передо мной. Камешки шуршали под ногами и осыпались. Я шла в гору, в свой родной-чужой город, чтобы принести туда свет, наполнявший меня, как бокал с кристально-чистой ледяной и живительной водой. Ветра овевали меня, еле касаясь кожи, шелестя свою тихую песню на кончиках волос. Плавные шаги, прямая спина и всепроникающий взгляд закрытых глаз.
Вот первый домик, выглянувший белёной стеной мне навстречу. Свет обнял его, поднимая стебельки барвинка, цепляющегося за трещину в побелке. Дальше тропинка, домики, огороды, где-то далеко справа поля, улыбнувшиеся мне туманными ладонями в ответ на приласкавшую их чистую силу. Она орошала
