в коридоре и окликает меня.
– Я здесь! – отвечаю я, придавая своему голосу бодрость, которой не чувствую.
– Ты что, не слышала звонок?
Элли заглядывает в дверь, снимая туфли. Я вовсе не требую, чтобы гости снимали обувь. Это просто привычка, привитая нам обеим матерью еще в те времена, когда она постелила в доме нашего детства кремовый ковер.
– Я два раза звонила, стучала!
– Задремала. – Я трясу головой, чтобы прийти в себя, и встаю. – Ты меня разбудила.
Лицо Элли вытягивается.
– Плохо спала ночью?
– Так себе, просыпалась все время.
Вряд ли это честный ответ. Я не хочу принимать пилюли, которые помогут заснуть, потому что отправляться в мою другую жизнь тогда, когда все спят и там и здесь, кажется мне пустой тратой времени. Наблюдать за спящим Фредди, конечно, наслаждение, но я жажду завладеть его временем, и его словами, и его бодрствующей любовью. Я стала ночным зверьком: просыпаюсь вместе с Фредди, когда мне вроде полагается спать, пытаюсь спать, когда мне положено бодрствовать. Но я не объясняю всего этого сестре. Если скажу, что нашла лазейку в другую вселенную, где Фредди не умер, она подумает, что я наглоталась энергетиков. Или водки. Снова.
Сестра идет за мной в кухню, прихватив из коридора полотняную сумку для покупок.
– Купила всякой всячины, может, тебе что-то понравится, – говорит она.
На столе появляются готовые блинчики и свежие лимоны. Вторник на Масленой неделе, последний день перед католическим постом, был великим событием во времена нашей юности. Элли всегда пекла блинчики как настоящий профессионал. Если мои обычно шлепались на пол, то у Элли аккуратно соскальзывали со сковороды. Эти безупречно круглые изделия мы потом и ели с сахаром и лимоном.
– Лимоны для джина?
Моя неуклюжая попытка пошутить не удается. Элли поднимает маленькую сетку с лимонами и демонстративно кладет ее на пакет с блинчиками. Нельзя, конечно, сказать, что я такой уж большой любитель джина, но сестра тревожится. Похоже, она теперь с ужасом представляет, как я напиваюсь в одиночестве за кухонным столом посреди ночи.
Из сумки появляются куриные грудки, две в одной упаковке. Я не спрашиваю Элли, для кого вторая. Не ее вина, что все в мире поставляется парами, а я ведь теперь Лидия-одиночка.
– Пирожные, – сообщает Элли. – Кофейные с грецкими орехами, твои любимые.
Она думает, что я это забыла? Смотрю на нарядную вощеную упаковку и послушно киваю:
– Ну да.
Элли достает из сумки молоко и сок, потом хлеб, яйца и ветчину.
– Ты совсем не обязана это делать, ты же знаешь. – Я открываю холодильник, чтобы сложить все в него.
Скудное содержимое холодильника кричит, что я привираю: большинство из того, что там лежит, куплено кем угодно, только не мной. Суп в мамином контейнере «Таппервер», виноград от коллег, сыр и масло, которые Элли принесла на этой
