беспокоит ничто. Живя в согласии, мы выращиваем деревья… – Он умолк, увидев Морейн с Ланом и Перрина позади них.
Саймон вскочил на ноги и принялся кланяться и пятиться, пока не уперся спиной в дальнюю от дверей стену.
– Гм… добрая госпожа… Гм… гм… – И даже тогда он продолжал подскакивать и подергиваться, словно игрушка на веревочке.
– Покажи мне своего брата, – велела Морейн, – и я сделаю, что смогу. Перрин, ты пойдешь с нами, раз уж этот добрый человек обратился к тебе первому. – Лан приподнял бровь, и она покачала головой. – Пойдем все сразу – наверняка привлечем внимание. Если понадобится, Перрин сумеет меня защитить.
Лан с неохотой кивнул, соглашаясь с Морейн, а потом окинул Перрина суровым взором:
– Смотри, кузнец. Если с ней что случится… – Взгляд холодных голубых глаз был красноречивее слов.
Саймон подхватил одну из свечей и торопливо засеменил по коридору, по-прежнему продолжая кланяться, отчего тени людей, отбрасываемые язычком пламени, принялись танцевать по стенам.
– Сюда… гм… добрая госпожа. Вот сюда.
Дверь в конце коридора открывалась на наружную лестницу, которая привела в тесный проход между зданием гостиницы и конюшней. Ночь сжала мерцающий свет свечи до размеров булавочной головки. В усыпанном звездами небе висел полумесяц, его сияния вполне хватало для глаз Перрина. Юноша гадал, когда же Морейн скажет Саймону прекратить кланяться, но она этого так и не сделала. Приподняв подол юбок, чтобы не испачкать их грязью, Айз Седай грациозно скользила вперед так, словно темный проход был дворцовым залом, а она – королевой. Воздух уже почти утратил дневное тепло; ночи по-прежнему несли отголоски зимы.
– Сюда. – Саймон провел Морейн и Перрина к небольшому сарайчику позади конюшни и, поспешно отодвинув щеколду, открыл дверь. – Сюда, – указал он. – Вот здесь, добрая госпожа. Тут. Мой брат. Ноам.
Дальний конец сарайчика был отгорожен деревянными перекладинами; судя по корявому виду, изгородь сколотили наспех. Толстый засов с навешенным на него крепким железным замком удерживал закрытой дверь из горбылей. За дощатой загородкой, на постланной на пол соломе лежал, распластавшись на животе, человек. Он был бос, рубашка и штаны разорваны, словно он хотел их снять, но не знал как и потому только порвал ткань. В нос Перрину шибануло запахом немытого тела, и он подумал, что его наверняка должны почувствовать даже Саймон и Морейн.
Ноам поднял голову и уставился на вошедших молча и безучастно. Ничто в нем не наводило на мысль, что он приходится Саймону братом, – прежде всего, у него имелся подбородок, а еще он был крупным и широкоплечим, – но не это ошеломило Перрина. Ноам глядел на них блистающими золотом глазами.
– Почти что год он вел бредовые речи, добрая госпожа, утверждал, будто способен… способен разговаривать с волками. И его глаза… – Саймон бросил быстрый взгляд на Перрина. – Ну, бывало, выпьет лишку, так и заводит об этом речь. Все над ним смеялись. А потом, где-то с месяц
