Но сам-то я что же? Чем я лучше своей матери, если вызываю такие же чувства в других?
Автобус подвез нас к школе и все стали выходить, чтобы разойтись по домам. Вот и все. Школьные годы подошли к концу, всех нас ждала новая жизнь. И меня тоже.
– Коля… – тихо тронула меня за руку Инна.
– Не надо, все хорошо, – я посмотрел ей в глаза, так же прямо и открыто, как это делала всегда она. – Ты права во всем, я действительно слишком навалился на тебя, прости.
Инна опустила свои длинные ресницы и молчала. А я как-то сразу понял, что между нами все давно кончено, просто я никак не мог себе в этом признаться и все цеплялся за нее. Да и она, видимо не понимала, что происходит и тихо тяготилось происходящим.
– Молодые люди, выходим! Чего расселись! – крикнул нам шофер. Оказывается, все уже давно вышли и только мы вчетвером остались в автобусе. Серега и Сашка с сумрачными лицами, смотрели на нас с Инной с переднего сиденья. Инна имела вызывающе-испуганный вид, а мне вдруг стало невероятно противно от всего происходящего. Молча встав, мы пошли на выход.
После автобуса, воздух улицы был приятно свеж, кругом раздавался веселый гомон птиц, тихо шелестели листья тополей на ветру. А мне не хотелось никого видеть, и я, быстро распрощавшись со всеми, в одиночестве пошел домой. Я шел и чувствовал, как мои друзья смотрят мне в спину. Мне очень захотелось обернуться, и я обернулся – они действительно стояли на фоне школы и растерянно смотрели на меня. Сашка с Серегой в строгих костюмах и Инна в воздушном белом платье, тонкая и легкая, как птичка. И все они – друзья детства, но детство кончилось и у каждого теперь своя дорога. Мне хотелось обнять их всех, но из глаз брызнули слезы, и я, застыдившись, отвернулся и пошел, пошел, больше не оборачиваясь. Я шел, и мне казалось, что сейчас они окликнут меня, Инна окликнет, и все сразу станет на свои места. Почему-то я был уверен, что они сейчас окликнут, догонят, ведь нельзя же так… Но в то же время я боялся оклика, боялся каких-то слов, выяснений отношений… Меня никто не окликнул, никто не догнал, и я так и ушел от них, испытывая разочарование и облегчение одновременно.
Долго потом я вспоминал Инины слова о том, что мне все равно, о чем она думает, мечтает, лишь бы только она сидела возле меня и млела от любви ко мне. Мне хотелось протестовать, хотелось доказывать ей, что я ее люблю и готов для нее на все, лишь бы она была рядом. Но она как раз не хотела быть всегда рядом, ей хотелось жить еще какой-то жизнью, жизнью, где меня не было. И я этого не понимал. Любовь мне виделась только в слиянии, в полном единении, когда любимый человек является продолжением тебя самого. Души, тела сливаются в одно МЫ, и тут нет уже двух людей, здесь одно единое существо. Жизнь одного заполнена жизнью другого, и никто не хочет иметь какую-то там свою жизнь, жизнь, где нет любимого человека. Ясно одно – я любил Инну, а она меня нет. Я готов был к слиянию с нею, а она не хотела сливаться со мной. Для меня в слиянии и единении и заключалась любовь, а для нее это становилось
