припасов, но из этого ничего не вышло: не было ни настроения, ни аппетита… Нервное напряжение, усталость, не покидающее ни на мгновение чувство тревоги – все это изводило, превращало людей в покладистых, эмоционально погасших существ. Поездка абсолютно отучила Раю планировать жизнь наперед: прожит день – и уже хорошо. «А может, стоило остаться в Харькове, и будь что будет?»
Стук вагонных колес смолк через неделю. Поезд прибыл на станцию «Алма-Ата». Пассажиры с опаской покидали свои вагоны, волоча с собой нехитрые пожитки. Многие верили, что Красная армия совсем скоро прогонит врага, и можно будет вернуться в родные дома, поэтому легкомысленно оставили бóльшую часть вещей дома, в Харькове.
В Алма-Ате семью Клейнман встречала Генриетта Марковна Рубинштейн, известный в городе кардиолог, весной сорок первого года приехавшая в Харьков на семинар по болезням сердцам. В Харькове Генриетта Марковна делала доклад о дыхании Чейна – Стокса при сердечной недостаточности. Выступление доктора Рубинштейн вызвало дискуссию, заинтересовав участников семинара наблюдениями Генриетты Марковны за собственными пациентами и знанием иностранной литературы. Собравшиеся говорили, что сделанный доклад может стать хорошей основой для будущей докторской диссертации. Выступление алма-атинского коллеги нашло отклик и поддержку у присутствовавшей на семинаре Эстер Аркадьевны, Раиной мамы.
Было бы неправильно здесь обойти вниманием образ самой Эстер Аркадьевны. По натуре своей это был человек выдержанный, полный спокойствия, уравновешивающий одним своим присутствием эмоциональность Фейги Давыдовны. Лишь редкие поводы могли вывести женщину из состояния самообладания – и абсолютное большинство этих поводов давала, конечно же, Фейга Давыдовна.
Мать и дочь отличались даже внешне: Эстер Аркадьевна – высокая и стройная, Фейга Давыдовна – приземистая и грузная. Что уж говорить об отличиях их характеров? Если Фейга Давыдовна была начисто лишена чувства такта, то Эстер Аркадьевна могла бы врачевать одним своим словом. Слова, произнесенные ее мягким, хрипловатым голосом, взбадривали и обнадеживали, вдохновляли и окрыляли.
Много лет назад, когда еще маленькой Эстер не исполнилось и восьми лет, Фейга Давыдовна подхватила пневмонию. В те времена в N-ске этот диагноз звучал как смертный приговор, приводимый в исполнение матушкой-природой в самый короткий срок. Фейга Давыдовна смирилась с мыслью, что ее единственной дочери суждено расти сиротой. Болезнь не давала и малейшей надежды на скорое выздоровление.
Ночью, видя страдания умирающей матери, Эстер подошла к постели больной и сложила свои руки на обжигающем от жара лбе Фейги Давыдовна, покрытом капельками пота. Прижавшись к матери и не убирая своих ручек с маминой головы, осторожно гладя щеки, лоб, подбородок Фейги Давыдовны, Эстер уснула. Шутка ли, но к утру Фейге Давыдовне стало заметно легче, а со временем от болезни не осталось и следа.
Тогда
