сверкающей лысиной.
– Вот вы не верите мне, а между тем так оно и есть. Это страхует меня от неудач в других делах. Упускать добычу в наши дни – значит, бросать вызов судьбе. А этого теперь никто не может себе позволить.
В половине пятого Ленц, сделав значительное лицо, поставил передо мной на стол пустую бутылку из-под джина.
– Мне бы хотелось, чтобы ты наполнил ее, детка! На свои шиши! Ты не забыл о нашем пари?
– Не забыл, – ответил я. – Но ты явился слишком рано.
Готфрид молча сунул мне под нос свои часы.
– Половина пятого, – сказал я. – Льготное время еще не истекло. Опоздать может каждый. Впрочем, предлагаю поправку к пари: ставлю два против одного.
– Принято, – торжественно провозгласил Готфрид. – Это означает, что я даром получу четыре бутылки джина. Это называется героической защитой обреченных рубежей. Мужественно и почетно, детка, но – ошибочно…
– Подождем…
На самом деле я давно уже не был так уверен, как старался это показать. Напротив, я все больше склонялся к тому, что булочник не придет. Нужно было задержать его утром. Слишком он ненадежен.
Когда в пять часов на соседней фабрике, производившей перины, завыла сирена, Готфрид молча выставил на стол еще три пустые бутылки из-под джина. И уставился на меня, опершись о подоконник.
– Пить хочется, – сказал он немного погодя со значением. В это мгновение я различил на улице характерный шум «фордовского» мотора, и вскоре к нам во двор въехала машина булочника.
– Коли тебе хочется пить, милый Готфрид, – заявил я с подчеркнутым достоинством, – то беги, не откладывая, в магазин и принеси две бутылки рома, которые я у тебя выиграл. Так и быть, бесплатный глоток ты получишь. Видишь во дворе булочника? Психология, мой мальчик! А теперь убери-ка эти пустые бутылки! А потом можешь промышлять на такси. Для более тонких дел ты еще не дорос. Привет, сын мой!
Я вышел во двор и сообщил булочнику, что машину, возможно, удастся заполучить. Правда, владелец требует семь с половиной тысяч, но если он увидит наличные, то наверняка согласится и на семь.
Булочник слушал меня настолько рассеянно, что я даже растерялся.
– В шесть часов я буду звонить ему снова, – наконец сказал я.
– В шесть? – очнулся булочник. – В шесть мне надо… – Внезапно он повернулся ко мне. – Может быть, пойдете со мной?
– Куда? – спросил я с удивлением.
– К вашему другу, художнику. Портрет готов.
– Ах вот оно что – к Фердинанду Грау…
Он кивнул:
– Пойдемте. Заодно поговорим и о машине.
По всей видимости, он почему-то не хотел идти один. Мне же теперь не хотелось оставлять его одного.
– Хорошо, – сказал я. – Но это довольно далеко. Так что давайте поедем сразу.
Фердинанд Грау выглядел плохо. Лицо помятое и обрюзгшее, серо-зеленого цвета. Он приветствовал нас в дверях мастерской. Булочник едва взглянул на него. Он был как-то странно не уверен в себе
