инула с него овчинную казачью шапку, обвалив еще и немалым сугробиком, парень даже зашипел от неожиданности. Но делать нечего, он остановился, неуклюже в теплом своем тулупчике сполз с седла, поднял шапку и побил об ногу, стряхивая мокрый снег. Князь его подождал, оглядываясь по сторонам.
В лесу было темновато. Дни стояли короткие, и сумрачность между высоченными елями со снегом на ветвях сгустилась. Стырь поправил сбрую своего а, взобрался в седло, тронул сначала Буланку, чтобы та не рвала лишний раз губы, потом уже и сам поехал к князю. Тот довернул Самвела на север, к Миркве, и неспешно послал его вперед. Места были такими, что лучше не растягиваться, ехать кучно, вот только – что же у них за кучность такая, всего-то двое людей да три лошади? Для любой лихой ватаги – пожива и только.
От этих мыслей становилось неуютно и как бы холоднее. Князь Диодор проверил пистолеты в седельных кобурах: оружие было вычищено перед дорогой. Он заставлял Стыря перезаряжать и насыпать сухой порох на полку каждое утро, и отстреливал пистолеты не реже, чем раз в три дня. Пока они служили неплохо, еще бы, это была добрая руквацкая работа, из городка верст в двести на юг от Мирквы, почти там же, где находилось имение князей Ружеских, к роду которых принадлежал князь Диодор.
Ружа, добрая и почтенная, где до сих пор жила была матушка с кучей каких-то приживал, где на холмике стояла их церковка святого Полоты, по имени которого батюшка был крещен… Диодор еще ничего не выслужил, хотя годами был, пожалуй, уже постарше отца, когда тот сложил голову в какой-то безымянной битве со степняками, и даже тело его не сумели сыскать, дело-то ранней весной вышло, всех и найти в разбитом копытами снегу и размягшей грязи после того боя не сумели. А еще вернее, дрались конными, в широком поле, с маневрами и нежданными охватами, перекатами отрядов на таком пространстве, что всего, когда кончилось, и не упомнили.
А князю до сих пор виделось, как горевала тогда мать, плакала даже за едой, как от несчастья она высохла и ослабела, словно больная, пока на нее приходской батюшка не прикрикнул, мол, не дело это – так-то горевать, ей жить надобно и сына воспитать. Как ни странно, помогло, княгинюшка успокоилась, стала ровнее, хотя и сердобольной сделалась, теперь-то об этом все знают, и множество людишек, что по тракту мимо Ружи тащатся, к ней забредают.
Небогат был князь, всего достояния – служба, оружие да конь Самвел. Хотя конь знатный, его не раз князю предлагали продать, всего-то сотнику по званию вряд ли такой был уместен, но Диодор Самвела не продавал. Конь его дважды выносил из боя раненного, и тем спасал жизнь, а может, и пуще того – уводил от позорного плена у горцев, которые слыли самыми беспощадными бойцами на южных рубежах руквацкой Империи.
– Князь мой, нам бы до темноты на ночлег набрести, неровен час, в лесу ночевать останемся, – сказал Стырь, потирая нос и щеки, и князю немедленно захотелось сделать то же. – Волки местные, небось, нас уж почуяли. Да и встречных мы давно не видели.
– Ты бы, Стырь, не волков опасался. От них-то есть защита.
– Не-е, князь мой, не может, чтобы под Мирквой лихие люди шалили. Нам же, сказали, всего-то верст тридцать отмахать осталось – и не день пути даже.
– А я говорил тебе, когда еще на южном тракте до снега дошли, что перековать коней нужно. Чего ж ты не сделал?
– Так тот кузнец, который нам зимние подковы торговал, такие деньги запросил, я уж и не знал, куда глаза девать. Да на Миркве, когда доедем, мы за треть той цены перекуемся.
– Вот и не злись теперь.
– А я не злюсь, просто заговорил.
– Тише, – приказал князь, и Стырь умолк, прислушиваясь.
Молчком они ехали довольно долго, лишь скрипел снег под тяжелыми шагами коней да сбруя звенела в тиши вечернего, зимнего леса… И вдруг стало понятно, что же услышал князь.
В середине немалой поляны происходило что-то странное. Показались конные стрельцы в длиннополых кафтанах, окруживших несколько саней, видимо, задержанного зачем-то обоза. Стрельцы, впрочем, на него не все внимание тратили, тут же кто-то густым голосом выкрикнул распоряжение, с пяток стрельцов полетели к князю и его слуге, чтобы не дать снова в лесу спрятаться.
Князь подождал, пока длиннополые стрельцы не начнут его окружать, и лишь тогда, к своему вящему расстройству, понял, что это самая неудачная встреча, какая могла произойти. Это были архаровцы, городская стража Мирквы, о бесчинствах и необузданной жадности которой по всей Империи ходили самые неприятные слухи. Старшой разъезда еще издалека закричал:
– Стоять, ждать… – И что-то еще, может, ругнулся без причины, по привычке.
Тон у него был самый непререкаемый, будто он уже заранее знал, что видит перед собой катов каких-нибудь, либо разведывательный дозор явно недружественной ватаги, а может, и целой вражеской армии. Стрельцы подъехали, замерли, цепко оценивая тюки на Буланке, оружие обоих путников и их коней. Глаза одного
