недолго, и проходит она безвозвратно.
Вот только его смущало: тетка его, княжна Ружеская, а потом, естественно, княгиня Ниобея Аверита, была веселой, деятельной толстушкой, грубоватой иногда, но умеющей любить и радоваться жизни. Она родила мужу четверых детей, но выжило только двое, а на пятых родах она скончалась вместе с ребенком. Эта же женщина была чуть не полной ей противоположностью.
Она смотрела на гостя со сложным выражением – и выжидательно, словно он должен был что-то неприятное для нее сообщить, и с любопытством, которого он тоже не мог уразуметь. А потом вдруг, без причины с его стороны, а может, он причину эту попросту не понял, стала она на него поглядывать с откровенным неудовольствием.
Но князь-хозяин всем был доволен, быстро начал хмелеть, даже разговор у него сделался заплетающимся. Князь Диодор уже хотел отправиться в баню, которую усердно топили на заднем дворе, но Аверит и не думал отпускать его. Убедившись, что племянник напился-наелся, он повел его в свою библиотеку, которая для него всегда была главным и самым приятным местом в доме.
– Сейчас покажу такое, что ахнешь, князь, – говорил он, обнимая Диодора за плечо. – Я на это четыре пуда серебра чистого извел, и еще не менее пуда придется тратить… Сам все увидишь.
Князь ожидал чего угодно, даже какого-нибудь заумного кодекса древнего царства, случайно уцелевшего в войнах, кипевших во времена великих завоевательных походов первой и второй, не руквацких еще Империй. Но то, что он увидел, было и впрямь неожиданно и удивительно.
Всю несоразмерно огромную комнату, потеснив даже любимое кресло князя и его диванчик, на котором он любил поваляться, занимал низкий, едва выше колена, прямоугольный стол, забранный легкой и плотной серой тканью. Диодор присмотрелся, это был редкий на Миркве шелк, почти невесомый, но крепкий и плотный до такой степени, что из него можно было, пожалуй, и паруса шить. Лежал он, по-видимому, на высоких, выше плеча, тонко изготовленных перекладинах из бронзы, которые проходили через весь стол и со всех его четырех боков. Князь Аверит закричал, повернувшись к двери:
– Свечей сюда, да поболе!
Тут же появился давешний слуга, который нес в обеих руках по здоровенному, на двенадцать свечей шандалу, чуть не приседая под их тяжестью. За ним следовали три мальчишки, каждый из которых тоже волок по такому же шандалу, приседая уже по-настоящему. Князь указал расставить свечи по четырем углам стола, а один поставить пока на столик сбоку, заваленный книгами, из которых торчали разные закладки.
– А теперь!.. – Князь Аверит привычно и умело сдернул завесу, и перед Диодором предстала чуть не вся руквацкая Империя, сделанная рельефными складками по всему столу. – Ты вот что, Тимоха, – продолжил князь, не оборачиваясь к слуге, и наслаждаясь ошеломленным видом гостя, – принеси-ка поднос сюда, да добавь вина, пива и полынной настойки. Мы тут теперь побеседуем обо всем, что на уме и на душе лежит.
Князь
