собственной жены…
– Ну, да…, я виновата! Но жизнь – это поединок, и нужно уметь держать удары судьбы.
– Легко быть генералом и, сидя в бункере, отправлять солдат держать удары этой…, кем-то назначенной, судьбы.
Егор разворачивается и отъезжает от стола к окну, на секунду останавливается возле футляра с виолончелью, вновь проводит по нему пальцами и рассматривает следы пыли на них и на футляре. Вздыхает. Передумав двигаться к окну, разворачивается и направляется к двери в спальню. Супруга останавливает его вопросом:
– Уже уходишь? Так быстро? Может, отпустим наших демонов погулять и отпразднуем годовщину? Несмотря на поздний час, я не против перекусить…, тем более, так аппетитно пахнет. Божественный аромат. Что, сам готовил? Или заказал?
Элеонора замерла, выжидательно глядя на Егора, сидящего к ней спиной. Он в пол-оборота поворачивается к супруге, молча смотрит ей в лицо, выдерживает паузу, и, развернувшись, возвращается, подъезжает к столу и приподнимает крышку на блюде.
– Больше трёх часов стоит на столе… Не знаю, как там с божественным ароматом – вероятно улетучился, а вот греть надо точно.
– Это дело поправи-и-имо! Микроволновка вмиг всё вернёт в первозданное состояние. Давай, я сама всё сделаю.
Стол накрыт, супруги напротив друг друга. Неловкое молчание прерывает Элеонора.
– Егор, ты же помнишь, как мы с тобой познакомились?
– «О, как это было давно. И то же море, и то же вино…». Спрашиваешь?! Конечно, Элеонора, помню. Я сидел в кафе, смотрел на кромку моря…, зашла ты….
– Да-да! Это так…, а что ты писал тогда на салфетке, помнишь? Ты помнишь те стихи?
– Я же их сразу подарил…, они тебе понравились очень…, не помню…, что-то про забытую любовь и море.
– Да! Я их сохранила, или они сами сохранились. – Элеонора улыбнулась. – Они у меня в книге на работе лежали всё это время. На днях случайно обнаружила. С удовольствием перечитала, вспомнила, всплакнула…. Хочешь, принесу их? Сейчас!
Элеонора скрылась в спальне, через минуту вышла, неся в руках бумажную салфетку. Остановившись возле стола, кончиками пальцев одной руки оперлась о его поверхность, в другой – держала перед собой листок мятой салфетки.
– Вот, послушай, – На гребешке волны.
«Ночь. Сиртаки звонко льётся,
Как терпко-красное вино.
Один мотив с другим сольётся,
Но им в веселье – всё равно!
Луна всплывает за окном,
Тропу выгуливая в море.
Я жду – забудутся все сном,
Возможно, разойдутся вскоре.
И ляжет на селенье тишина,
И шелестя, деревья – вправе
Шептать соцветья сна,
С луной, в оконной раме.
Я буду спать, а волны,
Накатывая вновь и вновь,
Забытым голосом
