при том, что ни в батальоне, ни в штабе армии никто толком не знал, что будут делать завтра. Тем не менее планы регулярно писались, их с умным видом обсуждали, заставляли устранять недостатки, ругали за ошибки, и никто всерьез не задумывался о бесполезности подобного занятия на войне, которая постоянно вносила коррективы в армейскую жизнь.
Автомобиль вскоре подъехал, и через десять минут они оказались уже в центре города. Григорий с интересом рассматривал неширокую улицу, застроенную двухэтажными зданиями. Первые этажи занимали дуканы. С правой стороны в основном торговали вещами и промышленным товаром, а на левой, прямо на улице, варили плов, жарили шашлык, продавали овощи и фрукты. Тут же размещались мастерские, где ремесленный люд шил, чеканил, лепил горшки и другую посуду. На вторых этажах домов, как правило, жили сами торговцы, ремесленники, хозяева лавчонок, владельцы дуканов и мастерских.
В этом шумном и многолюдном торжище Быстров был словно в родной стихии. Поскрипывая протезом, ходил от дукана к дукану, отчаянно торгуясь с их владельцами. Ему сказали, что в Джелалабаде японский «Шарп» можно продать за 15 тысяч афгани, а давали только тринадцать. Он не уступал ни афгани, хотя сам приобрел магнитофон в военторге за половину той цены, которую запрашивал.
– Понимаешь, Гриша, – пояснил он, – если сдам маг за две цены, а потом поменяю афгани у советников по курсу один к двенадцати на чеки, тогда смогу купить двухкассетник.
Григорий тащился за ним с десантной сумкой и прятал лицо от знакомых офицеров, которые пришли не продавать, а покупать. Душу жег горький стыд. Свой первый и последний торговый опыт он получил в станице Крымской, когда после третьего класса приехал к родителям матери на летние каникулы. В тот год выдался прекрасный урожай слив. Ветки деревьев ломились от желтого налива, ароматного, сладкого, как сахар.
Изголодавшийся в Москве по фруктам, он ел их до отвала.
Как-то бабушка разбудила пораньше:
– Вставай, Гришуня, поможешь мне донести сливы к поезду. Может, курортники купят.
Его тогда словно током ударило. «Он, пионер, будет торгашом. Да никогда!» Но, поостыв, решил, что только довезет, а там пусть бабушка сама их продает.
Нарвали четыре ведра с горкой. Сливы были одна к одной, желтые, упругие, с пыльцой. Был уверен, что такой товар не залежится. До станции ехали автобусом. На каждой остановке его штурмовали пассажиры с ведрами, наполненными такими же янтарными упругими сливами, и это начало тревожить. А когда вышел на перрон – остолбенел: вдоль здания вокзала на асфальте выстроились шеренги продавцов с ведрами слив.
Когда подошел московский поезд, Григорий решил схитрить – полез с ведрами в вагон. Там было до одури душно. Воняло туалетом, горелым углем и человеческим потом. Никто не спрашивал слив, а он стеснялся предлагать свой товар, молча шел с тяжелыми ведрами. С трудом протиснувшись сквозь узкие боковые двери, перешел
