к себе не примет дядя. А ведь ты про перстень знаешь, значит
Здесь король уж был. Он даст мне всё, чего ты пожелаешь, чего бы я не Попросил.» Набить себе хотел он цену, в душе подруги непокорной желая Страстно перемену. Считая эту чаровницу недотрогою суровой, свою Хранящую границу. Но, упрямство осудив безответственного
Пса, Дина грозно зарычала. Когда б ведьма хохотала,
Свои выпучив глаза.
ведьма
– Дразнит хворь твою, нахалка! Ох, и дерзкая мерзавка!
Ну давай, ступай уж в хату, твоему я рада брату.
А Дина думала, страдая, как закрылась дверь кривая:
«Вломилось горе по весне. И Ником горе – это звать.
И что же делать теперь мне? Остаётся, только ждать.»
VIII
В холодных сенях у старухи
Цветы, замёрзшие в горшках, распускали
О ней слухи, загоняя в сердце страх. «Жестока старая,
Однако, чего за ней не замечал. И как не счастлива собака, у которой
Здесь причал. Понятна стала грусть её, хозяйка ж нравом словно льдина. Но Спасу тебе я, Дина, солнце рыжее моё! Но что сказала мне она? Что хата Ужасом полна?» Думал Ник, садясь у печки, но, узрев свою на стенке
Тень огромную от свечки, в миг взлетел на грязный стол,
Изломав на нём тарелки. И, за страх себя кляня,
Слез сконфуженно на пол.
ведьма
– Что находит на тебя?! Сё лекарство ценно тоже, я отвара тебе
Дам. Так сигать, родной, не гоже, для мужчины – это срам.
Ты лишь тени испугался. А если б «Сам» бы показался?
Ник
– А это кто ещё такой?
«Не надо знать тебе, ге-ро-й.», – сказав, подала ему зелье:
«Нет сего у докторов, пей настой мой для веселья.
Пей, дружок, и будь здоров!»
Ник
– Слышал эту прибаутку. Но как зелье выдаст шутку,
Где потом искать меня? С ног же свалит и коня.
«А на кровати спи спокойно.
Здесь тепло и так привольно. Пей и спать лягай
Скорей, утро вечера мудрей.» – сказала ведьма простодушно.
И выпил Ник отвар послушно, и уснул на месте сразу. Она же быстро
На кровать перетащила его массу и перстень начала снимать. Но обожглась,
Схватив себя за ухо, защиты ж вовсе не ждала. И перстень тряпкою
Взяла, проклятья шамкая старуха. Но вдруг взбешённой стала
Бабка, как возгорелась её тряпка. Как если бы брала своё,
Но наглость гость имел её. И побрела, надев манто,
Куда входить не смел никто.
В просторной комнате глухой
Убранство было побогаче. Но молвить стала там
Иначе, присев смиреною рабой. И, окропив водицу кровью
С подобострастием, с любовью начала обряд старуха,
Вызывая злого духа: «Мой хозяин, снизойди,
В
