style="font-size:15px;"> – Собирай добыча, – распорядился Кукун. – Возвращаемся.
Помощники – те, что помоложе – помчались к толпе, потрясая гусями.
– Семь! – вопил один.
– Бабай! – кричал другой.
– Все видели! – орал третий.
Берендейский с Пегасовым угрюмо молчали. Их соперник возвращался овеянный славой.
У первых юрт Талды-Кейнарска кандидатов поджидали Каквыргин и губернатор Яков Абрамыч.
– Пожалуйте на обед, – молвил Гыргольтагин с широкой улыбкой. – Холосый обед – печень олешка, и жаркое, и гусь тозе поджалим. Бычка в томате отклыть? Или завтлак тулиста?
– Не надо, – с мрачным видом буркнул Берендейский.
Обед, поданный в столовой школы, прошел в напряженной тишине, нарушаемой лишь чавканьем и хрустом разгрызаемых костей. Али Саргонович, памятуя о свидании с медведем, ел мало, решив, что оттянется за ужином у гостеприимца Каквыргына. У его конкурентов пропал аппетит, но их свита наворачивала так, что за ушами трещало – и оленью печень, приправленную морошкой, и тающие во рту языки, и жаркое на косточках, и гусей. Особенно спешили репортеры, глотавшие все с жадностью и профессиональной сноровкой. Они торопились, ибо близился их звездный час. Ни один коллега, оставшийся в Москве, не смог бы похвастать столь редким сюжетом, как схватка человека и медведя. Кровь журналистов кипела в предчувствии сенсации. Смертельная коррида за Полярным кругом! Драма в Талды-Кейнарске! Клыки и когти против ножа и рогатины! Три кандидата-матадора – коммунист, нацлиберал и темная лошадка независимый – против грозы арктических льдов! За такую запись даже CNN продала бы душу дьяволу, не говоря уж про российские каналы.
К трем часам площадь снова заполнилась людьми. На этот раз не было ни флагов, ни трибуны, ни разговоров и смешков, ни даже шушуканья. Последнее испытание обещало стать кровавым, и потому здесь присутствовали лишь полноправные избиратели от восемнадцати и старше. Никаких решеток, забора или иных ограждений на будущем ристалище не замечалось; люди просто встали широким кругом, пропустив вперед десяток мужчин с винчестерами и острогами. Казалось, талды-кейнары вовсе не опасаются медведя, будто заранее условившись с диким зверем, что рвать и когтить он будет только чужаков.
Берендейский побледнел, Пегасова била дрожь; похоже, они лишь сейчас сообразили, что медведь – не фантазия местных шутников, а суровая реальность. Надежда, что вместо медведя им подсунут медвежонка, таяла с каждой минутой – из прочного склада при магазине слышался жуткий рев, и дверь тряслась под напором могучего тела. Медведь бушевал и ярился; видно, не терпелось ему добраться до столичного мясца.
Бабаев, первый поединщик, стоял в окружении губернатора и своих помощников. Каквыргин Шульман и Гутытку маячили у двери склада; за спиной у каждого – вооруженные охотники. Рык медведя ненадолго стих, но потом зверь взревел с такой силой, что затряслась бревенчатая стена.
– Каким олужием будешь биться, Бабай? –
