Лукаш торопливо шагал по улице, обгоняя прохожих. Занятый своими мыслями, он ничего вокруг себя не видел. События последних дней всецело захватили его. Правительство Сыровы и Черны запретило деятельность коммунистической партии Чехословакии и газету «Руде право». Генерал Сыровы, еще недавно публично заявлявший, что армия готова дать отпор войскам Гитлера, теперь оправдывает капитуляцию. Социал-демократы, словно только и ждали команды, в один голос заговорили о том, что жертвы народа целесообразны и обеспечат ему мир. Они восхваляют тактику нового правительства. Позор, в который ввергла республику правительственная клика, они изображают как историческую необходимость. В страхе перед Гитлером социал-демократы забыли о достоинстве и благоденствии своего народа.
На лицо Лукаша упали холодные капли дождя. Он поднял голову, посмотрел на небо. Оно было затянуто пеленой туч. Сеял нудный, обложной осенний дождь. Ярослав свернул с улицы Фоша в почти безлюдный переулок. Тянулись новостройки, среди них ютился небольшой домик. Здесь жил Зденек Слива. Накануне мюнхенских дней хозяин дома решил продать участок, и Слива уже подыскивал себе другую квартиру. Но сделка не состоялась, и семья Сливы осталась на старом месте.
Лукаш шел сюда не затем, чтобы спорить со Зденеком. Он хотел повидать его сына Антонина. На это у Лукаша были свои соображения, которыми он ни с кем не делился. Мобилизованный в армию Антонин прислал телеграмму из Моравской Остравы, где стояла его часть, – что сегодня будет в Праге.
– А, непримиримый! – приветствовал Слива гостя. – Проходи, проходи… Садись.
В его словах Лукаш почувствовал иронию, но не ответил на нее и только хмуро кивнул головой.
За столом против Зденека сидел Карел Гавличек. Они играли в шахматы.
«Нашли время тешить себя фигурками», – подумал Лукаш. Он разделся, вытер платком мокрое от дождя лицо и опустился на жесткий диван у стены.
Слива и Гавличек продолжали игру.
– Как Елена? – спросил Ярослав о жене Сливы.
– Елена? – переспросил Зденек, не отрывая глаз от доски. – Отвез ее вчера в больницу… Там ей лучше будет, чем дома…
– Пожалуй, ты прав, – согласился Лукаш, – не годится больному человеку одному валяться в пустой квартире. Муж – на работе, сын – в армии. Ни присмотреть, ни еды подать некому.
Установилось молчание. Слива и Гавличек раздумывали над ходами, посвистывали, цокали языками. Казалось, они совсем позабыли о госте. Наблюдая за ними, Лукаш думал: какие они все трое разные люди – он, Лукаш, Слива и Гавличек. Вместе росли, дружили, на глазах друг у друга возмужали и состарились, а разные… разные по отношению к жизни, по убеждениям.
Он, Лукаш, – коммунист, Слива – социал-демократ, а Гавличек – беспартийный. Частенько между ними вспыхивали споры – вернее, спорят Лукаш и Слива, а Гавличек помалкивает, – но эти споры бесплодны, каждый неизбежно остается при своем мнении. И чем острее политическая борьба в стране, тем непримиримее их позиции. Особенно обострились их словесные стычки
