мысли. Слушая Оскара, он думал о том, что прежде, когда был жив старый фельдмаршал, его сыну не приходило в голову напоминать об их соседстве, о родстве и прочих сантиментах! Гаусс попросту не помнит даже, когда он в последний раз говорил с молодым Гинденбургом…
Гаусс всегда знал его за более чем посредственного офицера, за человека, ничего не смыслящего в политике. Бог его знает, почему тот решил вспомнить теперь именно о нем?..
А Оскар между тем продолжал:
– С кем же я могу посоветоваться, как не с вами? Что мне делать с этим удивительным секретом, так неожиданно попавшим в мои руки?
– А вы абсолютно уверены в том, что конверт с завещанием взял именно он?
Гаусс не решился произнести имя Гитлера.
– Готов поклясться.
– И вы достаточно хорошо помните текст завещания, чтобы суметь воспроизвести его?
– Вполне…
Неожиданная мысль пришла Гауссу. Подумав, он сказал:
– Так сядьте здесь и напишите его так, как помните.
Оскар послушно сел за письменной стол и принялся писать. Но вдруг остановился, отложил перо и вопросительно посмотрел на Гаусса.
– А что мы с этим сделаем? – спросил он.
Генерал пожал плечами.
– Обстоятельства покажут.
Отодвинув наполовину исписанный лист, Оскар поднялся из-за стола и несколько раз в задумчивости прошелся по комнате. Гаусс молча курил, движением одних глаз следя за гостем. Теперь, когда Оскар колебался, Гауссу казалось, что тайну можно было хорошо использовать. Быть может, удалось бы напугать Гитлера и сделать его более послушным генералам. Ведь он зазнался после 30 июня.
Да, положительно, теперь этот недописанный Оскаром листок представлялся Гауссу ключом к запертой для него двери в политику…
– Итак! – неопределенно проговорил он.
Оскар остановился напротив него и молча, в задумчивости смотрел ему в лицо, словно надеясь найти в чертах старика решение мучивших его сомнений: писать или не писать?
– Итак?.. – повторил Гаусс.
– Что это может дать? – спросил Оскар.
– Все! – с неожиданной для самого себя решительностью отрезал вдруг Гаусс. – Этим мы можем заставить его отказаться от вмешательства в дела армии, мы можем сохранить свое положение, мы можем…
Гаусс, не договорив, сделал размашистое движение рукой, означавшее широту раскрывающихся горизонтов.
– Оставив его у власти? – в сомнении спросил Оскар.
– Пусть будет фюрером и пока еще рейхсканцлером, а там…
– Но ведь он хочет совсем не того. Я понял: он хочет стать президентом. А я видел его глаза, я говорил с ним, я понимаю, что значит оказаться во власти этого человека… – Оскар прикрыл ладонью глаза, силясь представить себе того, кто заставил его уйти от смертного одра отца, бросить на произвол судьбы завещание президента, отдать
