ему совсем не больно?!
– Не больно, как видишь, – мрачно признал Эймунд, хотя «огнеходство» этого юродивого странника явно выходило за пределы его разумения. – А вот почему не больно, этого он и сам, очевидно, не знает, – упредил ее следующий вопрос.
Девушка давно обратила внимание, что голова этого грозного воина, которого она побаивалась каким-то мистическим страхом, почему-то всегда была склонена на правое плечо; возможно, потому, что когда-то он был ранен в шею, на правой стороне которой и пролегал неглубокий, но угрожающе багровый шрам.
– Однако же так не бывает. Огонь должен пожирать все, что подлежит горению.
Норманн тяжело перевалил голову с правого плеча на левое, как делал всегда, когда затруднялся ответить на какой-то из множества невероятных вопросов великой княжны.
– Потому и говорю, что жечь его нужно целиком, – прогромыхал он после небольшой паузы своим рокочущим басом. – На костре. Всего и сразу.
– Считаешь, что юродивых следует сжигать? – Она спросила это без ужаса и укора, со спокойствием истинной правительницы, готовой выслушать любой разумный совет своего придворного.
– Вместе с его зловонными шкурами и прочим рваньем.
– Только потому, что он умеет стоять на раскаленной печи? – все с тем же поразительным спокойствием уточнила юная княжна.
– Будь я правителем Руси, я погнал бы всех этих бездельников-монахов и всяческих юродивых на первую же сечу с врагом. Впереди войска. Не столько устрашая противника, сколько очищая от этой скверны человеческой собственную землю.
Монахи, до сих пор молчаливо внимавшие видению юродивого, поспешно поднялись и, косясь на рослого варяга, на кольчуге которого ржавели в костяных ножнах короткие кинжалы, которые тот способен был метать во врага с непостижимой силой и точностью, побрели прочь. Однако, дойдя до угла монашеской житницы, за которой начиналась усадьба одного из бояр со всевозможными флигелями и жилыми постройками для охраны и слуг, они все же остановились, чтобы дослушать пророчество Никония.
– Молитесь же мне! – словно бы именно их призывал юродивый. – Молитесь и внемлите словам моим! – всем телом содрогался инок от каждого произнесенного слова, будто бы из гортани его не звуки слетали, а изрыгались библейские каменья для избиения грешников. – Ибо не я слова сии глаголю, но силы небесные порождают их. И то, что мысленно вижу я в минуты сии, не для себя зрю, но для вас. И прозрение мое есть спасительно ангельское, вселенское…
– Истинно так, истинно так! – взволнованно подтвердил Дамиан[15], высокий, худощавый монах, с загорелым, пока еще не тронутым тленом кельи, молодым, всегда озаренным внутренней добротой лицом.
Весь облик этого инока-дулеба[16] в самом деле излучал
Печерский монах-книжник Дамиан – историческая личность.
Дулебами назывались представители племени дулебов, проживавшего на Волыни, исторической области Киевской Руси (ныне это Волынская и частично Ровенская области современной Украины).
