отдельной обособленной группой стояли чины лагерной администрации и несколько сопровождавших «Кобзу» националистов. Меланюк пристроился сбоку, как раз за спиной «дольметчера» – переводчика из эмигрантов, с дотошной педантичностью растолковывавшего немцу-коменданту каждое слово оратора.
Сам Пилюк, выйдя шагов на пять вперед, самозабвенно выкрикивал:
– Шановни добродии, мы будуемо Вильну Украину без колгоспив и контигентив, без всиляких там бильшовыцьких вытивок! Мы, националисты, едина сила яка на даний час спроможна виконаты вси ци обицянки, щоб наш многостраждальный народ нарешти став багатым та щасливым. Приеднуйтеся до нас!
На краю строя пленные заволновались, и Пилюк, вытянув шею, как встревоженный гусь, ораторским жестом протянул туда растопыренную пятерню.
– Ось тут мене зрозумилы! И скажить, чи я не казав вам правду?..
После короткого замешательства из строя вышел худой, оборванный пленный и звонко, на высокой ноте, спросил:
– А можно ли задать господину выступающему вопрос?
Пилюк с готовностью закивал, и пленный продолжил:
– Вот вы там раньше от черных российских изб к белым хатам над ставком кликали… Это все очень правильно. И избы из бревен у нас черные, и мы – некультурные да грязные. Только где ж нам мыться, когда возле ваших белых хаток бань нет? Так что, нам уж лучше здесь, с господами немцами, поскольку у них везде чистота и «культуриш»…
Пленный быстро отступил назад. Строй сомкнулся и тут же взорвался возмущенными выкриками, слившимися в общий гул, на котором особо выделился возмущенный юношеский голос:
– Сам – грязная скотина!!!
Охрана, стремясь навести порядок, закричала свое. Остервенело залаяли собаки и, казалось, вот-вот начнется стрельба.
– Вас?.. Вас?.. – задергал головой комендант, торопя переводчика.
Перевод прозвучал ровно, без эмоций. Меланюк, за последнее время поднаторевший в немецком, удивленно прислушался.
– …Пленные возмущены словами оратора. Оратор сказал, что они неряхи и грязнули. Пленные кричат, что он ничем не лучше их. Пленные признают величие немецкой культуры и хотят иметь дело только с представителями великой германской нации…
В строю действительно кричали нечто подобное, но второй смысл выкриков, отдельные из которых были понятны и немцам, совершенно исчез при переводе и комендант удовлетворенно кивнул.
– Гут, гут! – он понял, что пленные так не утихомирятся, и жестом приказал убрать Пилюка.
Неудавшегося пропагандиста, Меланюка и всех других «достойников» весьма бесцеремонно спровадили с плаца и почти сразу выставили за ворота лагеря. Сначала они дружно ругали «сбильшовизованную мужву», а потом, несолоно хлебавши, через полуразрушенное предместье отправились восвояси.
Петро в их дискуссии участия не принимал. Перед ним, оказавшимся в одиночестве, стояла одна задача:
