Дженкинса, сколько тон, которым они были произнесены. Он видимо был поражен до того, что не мог говорить. Он снял шапку и присел на стул возле окна, держа меня на коленях.
– Она вас все ждала, – проговорил Дженкинс после минутного молчания: – чуть стукнет наружная дверь, она сейчас: вот это мой Джим! Это его походка! Я знаю!
– Она меня ждала? Меня хотела видеть? Как это странно! – вскричал отец.
– Она говорила и еще более странные вещи, – продолжал Дженкинс: – она говорила: «Я хочу поцеловать его, я хочу, чтобы он держал меня за руку, я хочу помириться с ним перед смертью!»
Отец быстро вскочил со стула, прошелся два, три раза по комнат, – так тихо, что едва слышно было, как его кованные сапоги прикасались к полу, – остановился спиной к Дженкинсу и лицом к картин, висевшей на стене, и простоял так нисколько минут.
– Дженкинс, – сказал, он наконец, продолжая смотреть на картину: доктор всех прогнал оттуда… Я боюсь идти туда… Сходите вы, позовите свою жену!
Дженкинсу видимо неприятно было исполнять это поручение, но ему не хотелось своим отказом тревожить и без того огорченного отца. Он вышел из комнаты, и вскоре мы услышали шум его шагов, поднимавшихся по лестнице. Через нисколько секунд в комнату вошла сама миссис Дженкинс вместе со своим мужем. Увидя нас, она всплеснула руками, упала на стул и начала громко рыдать. Я ужасно перепугался.
– Что же мама встала теперь? – спросил я у неё.
– Встала? Нет, мой бедный ягненочек, – отвечала она, задыхаясь от слез: – нет, бедный сиротка! Она никогда уж больше не встанет.
На минутку отец отвел глаза от картины и взглянул на миссис Дженкинс, как будто хотел что-то сказать, но промолчал.
– Она умирает, Джим, – продолжала Дженкинс. Доктор сказал, что нет надежды спасти ее!
И миссис Дженкинс снова зарыдала. Старый муж её ходил вокруг неё и старался утишить ее. Я не хорошо понял что она сказала, но слова её почему-то сильно перепугали меня, я подбежал к ней и спрятал голову в её коленях. Отец, казалось, не обращал на нас внимания. Он прислонился лбом к стене, и вдруг я услышал странный звук: пит, пат, пит. Картина, которую он так внимательно разглядывал перед тем, была приклеена к стене только верхней частью, нижний угол её заворотился, и, вероятно, слезы отца, падая на этот угол, производили странный звук: пит, пат.
Вдруг он сделал усилие над собой, вытер глаза носовым платком и повернулся к нам.
– Доктор, наверху? – спросил он.
– Да, конечно, неужели я бы оставила ее одну!
– Я пойду туда, – решительным голосом проговорил отец.
– Нет, не ходите, Джим, – убеждала Дженкинс: – доктор говорит, что ей нужен покой, что всякое волнение усиливает её страдания.
– Говорю вам, что пойду, – повторил отец. – Бедняжка! Она хочет держать ту руку, которая так часто била ее! Она просит меня помириться:
Подождите здесь, миссис Дженкинс, может быть, ей надобно сказать мне что-нибудь по секрету.
Он вышел из комнаты, но в эту самую
