приказным служилого человека Дежнева.
Новоселов сел на лавку, задумался. Все молча ждали его слова. Лишь слышалось дыхание десятков людей.
– Доброе дело, Федя. От него может быть прибыль государю, – сказал Новоселов и обернулся к Дежневу.
– Самому-то тебе, Семен, охота ли идти?
Дежнев усмехнулся.
– Как же не охота, Петр Иваныч?
– Что ж, отпустить тебя, Семен, можно.
Новоселов оперся обеими руками о стол, наклонился вперед и, глядя в упор на Дежнева, продолжал:
– Но отпущу я тебя лишь из государевой прибыли. Должен ты объявить прибыль с новой реки. А сколько объявишь? Обожди, – остановил он Дежнева, заметив, что тот хочет ответить, – подыматься ты будешь своим подъемом, – длинный костлявый палец Новоселова указывал на Дежнева. – За все это дело один ты будешь ответ держать. А коль не соберешь тех соболей, что объявишь в своей челобитной, коли вернешься ни с чем, все объявленное будет с тебя взыскано.
Новоселов откинулся на скамье к стене, складки на его лбу распустились, и он, говоривший до этого сурово, вдруг приветливо глянул на Дежнева.
Дежнев стоял, опираясь на саблю, и думал.
– Объявляю прибыль в пять сороков десять соболей[13], – ответил он Новоселову.
Все переглянулись: двести десять соболей стоили дорого. Однако Новоселов спокойно одобрил:
– Меньшего и не жду. Государю Михайлу Федоровичу казна очень надобна. Много врагов у Руси: тут поляки, тут шведы, там турки. Чтоб Русь защитить, нужно большое войско. А на войско нужны деньги. Глядишь, и твои соболишки, Семен, пушку, а то и не одну, отольют, – добавил он улыбаясь. – Пиши челобитную. Я на тебя надеюсь.
– Но всяк знай, кто пойдет, – продолжал он, подняв палец, – служилый человек Дежнев пойдет блюсти государев интерес. Он за вас ответ даст. А вы – слушать его беспрекословно! Он – ваш приказный и передовщик[14]. Слово его – закон.
– Знаем, Петр Иваныч! Так и будет! – загудели охотники.
Писарь Михайла Савин пристроился у стола. Он разгладил серый шершавый лист бумаги, обмокнул гусиное перо в пузырек с чернилами и, уперев язык в щеку и склонив голову набок, начал выписывать, буква за буквой, слова, медленно роняемые Новоселовым. В письме он был мастером непревзойденным. Даже Михайла Захаров, на что уж мастак соликамский, а и он не мог тягаться с Савиным в искусстве лихих росчерков. У Савина заглавная буква – высотою в четыре строчки. Жирная буква «С» была вчетверо больше прочих буковок и охватывала какую-нибудь букву «т», словно змеиная пасть, проглатывавшая муху.
Все стояли вокруг, боясь кашлянуть. Для многих грамота была тайной за семью печатями. Потея, слушали слова Новоселова, падавшие тяжелыми каменьями; зрили превращение этих слов в затейливые завитушки и черточки, возникавшие на бумаге.
«Государю, царю и великому
В XVII веке связка сорока собольих шкурок служила укрупненной единицей измерения их числа. Сорок соболей обычно шло на одну шубу.
Передовщик – кормщик или капитан переднего судна.
