как романист»[241]. Произведения Лермонтова проанализированы в этой книге «с точки зрения наличности в них элементов западного, по преимуществу французского влияния»[242]. Других задач автор книги перед собою и не ставил. И на многочисленных примерах попытался доказать, что «Вадим» и по теме, и по фабуле, и по образам восходит к произведениям Гюго, Вальтера Скотта, Шиллера, Байрона, Шатобриана, Альфреда де Виньи, Марлинского и Загоскина. Основываясь на ложной предпосылке, что Лермонтов в своей работе опирался на одни лишь литературные источники, Родзевич неизбежно пришел к ложному выводу. По его словам, «Вадим» – это «пестрый узор, вышитый по заимствованной канве».
Что же касается эпохи и места действия, как они изображены в «Вадиме», то Родзевичу кажется, что «колорит эпохи и места действия намечен поверхностными мазками» и что назвать этот роман историческим «вряд ли возможно, если иметь в виду… наличность тех элементов, которые характеризуют исторический роман В. Скотта и его учеников»[243].
Родзевич находит, что «Вадим» не похож на исторические романы Вальтера Скотта и его подражателей. Самобытность и оригинальность лермонтовского романа он принимает за его недостатки. Но мы видим в этом достоинства – и тем бо́льшие, что «Вадим» представляет собою первый в русской литературе опыт романа о пугачевском восстании.
Это можно доказать, если обратиться к анализу источников исторических, хотя некоторым и современным исследователям прозы Лермонтова продолжает казаться, что «вопрос об исторических источниках его романа не имеет большого значения»[244].
Но даже и тот исследователь, которому прежде других стало ясно, что «юноша Лермонтов был первый русский автор, нашедший историко-художественный интерес в событиях пугачевского восстания», и тот может только неопределенно заметить, что действие «Вадима» протекает «в одной из местностей Восточной России»[245].
Между тем нам становится окончательно ясным, что в работе над «Вадимом» Лермонтов опирался на материал, связанный исключительно с пензенским краем[246], где находилось имение Е. А. Арсеньевой Тарханы и поместья ее родни – Столыпиных. Легко доказать, что Лермонтов описал как раз те места, где было имение бабки.
Указание на то, что действие романа развертывается в Пензенской губернии, можно найти в самом тексте. В романе неоднократно упоминаются реки Сура и Ока («Дом Бориса Петровича стоял на берегу Суры»). Сура протекает по Пензенской губернии и лишь перед слиянием с Волгой течет в пределах Симбирской. Ока до начала XIX века служила естественной границей пензенской провинции с севера[247]. Кроме этого, целый ряд деталей пейзажа подтверждает, что Лермонтов изобразил в «Вадиме» природу того края, в котором прошло его детство.
Описанные в романе события Лермонтов приурочил к летним месяцам 1774 года. Это подтверждает, что он воссоздал в «Вадиме» эпизоды пензенского восстания.
В июле 1774 года Пугачев, избегая
С. И. Родзевич. Лермонтов как романист. Киев, 1914.
С. И. Родзевич. Лермонтов как романист. Киев, 1914. с. V.
Там же, с. 21.
Б. Т о м а ш е в с к и й. Проза Лермонтова и западноевропейская литературная традиция. – «Литературное наследство», т. 43–44, с. 481.
С. Н. Дурылин. Как работал Лермонтов. М., «Мир», 1934, с. 100.
И. Андроников. Жизнь Лермонтова. М., Детгиз ЦК ВЛКСМ, 1939, с. 30–31; Г. Нефедов. Пензенский край в творчестве М. Ю. Лермонтова. – «Сталинское знамя», 1939, № 165.
Н. П р о з и н. Очерки Пензенской губернии. – «Пензенские губернские ведомости», 1862, №№ 6, 7, 8.
