падает, ударяется оземь, нога его хрустнула… Два ножа, воткнувшись старику в горло, обрывают его проклятия.
«Божественная, милая девушка! – начинается заключительная сентенция автора, – и ты погибла… один удар – и свежий цветок склонил голову!..»[258]
На эту сцену «равнодушно и любопытно» смотрит Вадим, чье «неуместное слово было всему виною»[259].
Портреты старика и его дочерей «вписаны» в картину грозного веселия восставших, изображенного в живописной манере, напоминающей уже не Рафаэля, а контрасты, характерные для творчества Рембрандта:
«…началась пирушка… Сначала веселый говор пробежал по толпе, смех, песни, шутки, рассказы, все сливалось в одну нестройную, неполную музыку, но скоро шум начал возрастать, возрастать, как грозное крещендо оркестра: ход сделался согласнее, сильнее, выразительнее; о, какие песни, какие речи, какие взоры, лица, телодвижения, буйные, вольные! Какие разноцветные группы! яркое пламя костров, согласно с догорающим западом, озаряло картину пира…»[260]
Вернемся, однако, от живописного стиля романа и от его звукописи к историческим фактам, которыми располагал Лермонтов.
В селе Родниках Мокшанского уезда Пензенской губернии пугачевцы убили помещика Михаила Киреева «с сыном Киприаном и с верным шутом Вакою»[261].
Дочь этого Киреева, Варвара Михайловна, доводилась родной бабкой другу Лермонтова, Святославу Раевскому, и, как написано в его «Объяснении», «оставшись сиротой во времена Пугачева, воспитывалась в доме Столыпиных, соседей своих по деревне, вместо с Елизаветою Алексеевною» Столыпиной, впоследствии по мужу Арсеньевой[262].
Ясно, что Лермонтов не раз слышал эту историю, которая, таким образом, составляла часть семейной хроники столыпинского дома. Несомненно, что ему был известен рассказ об управляющем имением Тарханы, которое в ту пору принадлежало еще помещику Нарышкину. По словам П. Шугаева, «этот управляющий, Злынин, был… в Тарханах во время нашествия одного из отрядов Емельяна Пугачева, командир которого опрашивал крестьян, нет ли у кого жалоб на управляющего, но предусмотрительный Злынин еще до прибытия отряда Пугачева сумел ублаготворить всех недовольных, предварительно раздавши весь почти барский хлеб, почему и не был повешен»[263].
«Штаб-квартира» этого отряда, возглавлявшегося крестьянином села Каменки Иваном Ивановым, находилась в лесу «Малиновом», между Тарханами и Чембаром[264]. Указывают и другие места, где был стан пугачевцев, – возле села Колдуссы, тоже недалеко от Тархан. В Колдуссах пугачевцы расправились с помещиком Барятинским[265]. Впрочем, сохранилось предание, что и в самих Тарханах под полом часовни «господа похоронены и что всех их Пугачев перебил еще в старину»[266].
Известно, что когда Лермонтов был ребенком, то, кроме Акима Шан-Гирея, у бабушки в Тарханах («чтобы
Лермонтов, т. VI, с. 113.
Там же, с. 114.
Там же, с. 111.
«Записки М. Н. Киреева. Мой дед М. М. Киреев. Эпизод из пугачевского бунта». – «Русская старина», 1890, № 7, с. 3.
Н. Л. Б р о д с к и й. M. Ю. Лермонтов. Биография, т. I. 1814–1832. М., ОГИЗ, ГИХЛ, 1945, с. 55. Ср. П. Е. Щ еголев. Книга о Лермонтове, т. I. Л., «Прибой», 1929, с. 262.
П. Ш у г а е в. Из колыбели замечательных людей. – «Живописное обозрение». 1808, № 25, с. 501.
С. П е т р о в. Пугачев в Пензенском крае. Пензенское областное издательство, 1950, с. 105.
Г. Нефедов. Пензенский край в творчестве М. Ю. Лермонтова. – «Сталинское знамя», 1939, № 165.
Н. Р ы б к и н. Материалы к биографии Белинского и Лермонтова. – «Исторический вестник», 1881, октябрь, с. 373.
