еще бы: Петра и Никиту. Давайте я запишу вам адрес. «Рю Клод Дэкаэн… доктор Пьер Стрюве…» На всякий случай и телефон, если попадете в Париж – сможете ему позвонить… Впрочем, зачем вам адрес и телефон, когда есть возможность поговорить с Петром Алексеевичем лично. Он – крупный хирург, прибыл в Москву на Онкологический конгресс и живет сейчас в «Ленинградской» гостинице. Между прочим, сегодня он, кажется, уезжает. Позвоните ему – вы успеете выяснить все вопросы. А я как раз направлялся в Иностранную комиссию Союза писателей. Рассказываю там.
– Зачем звонить, – говорят, – поезжайте немедленно. Пропу́стите случай.
Ожидаю в холле на этаже. Господин Стрюве́ еще не пришел.
Наконец появляется – приятной внешности, невысокий, неторопливый, обстоятельный, лет под сорок, со светлой русской бородкой чеховского фасона.
Называю себя. Здоровается очень приветливо. Оказывается, даже читал мою книжку.
– Неужели, – удивляется он, – мы тоже становимся персонажами ваших историй?
– Это будет зависеть от вас.
– В чем же дело?
– Была такая Вера Ивановна Анненкова…
– Бабка моей двоюродной тетушки, урожденной Струве, – уточняет Петр Алексеевич.
– После нее остались интереснейшие записки…
– Знаю. То есть я их не читал, но знаю, что они существуют.
– Существовали… Она завещала их своему внуку Борису Струве.
– Борису Кирилловичу? Это мой дядя, вернее, двоюродный брат моего деда… Но ведь он… давно умер.
– Он умер в двенадцатом году?
– Да, совершенно верно.
– А куда же делись записки?
– Об этом лучше всего могла бы сказать Мария Кирилловна Шевич. – Мария Кирилловна?
– Именно. Это родная сестра Бориса Кириллыча – моя тетка.
– Простите… а разве Мария Кирилловна…
– Жива в высшей степени! Бодра, обладает незаурядной памятью, несмотря на преклонный возраст, сохранила живой интерес ко всему… Я спрошу у нее. И почти убежден, что вы получите эти записки. Если только они уцелели и принадлежат действительно ей, я вышлю их вам с ближайшею почтой!.. На всякий случай давайте я запишу все это и справлюсь…
– У внучек Веры Ивановны – Анненковых, – продолжаю я свою песню, – был русский перевод извлечений из этих записок…
– Понимаю: речь идет о двоюродных сестрах Марьи Кирилловны… Вернее, может идти об одной: Марья Михайловна умерла, если не ошибаюсь, в сорок втором году. Что касается Веры Михайловны, то она, насколько я знаю, более или менее утеряла рассудок, и думаю, разговор с ней вряд ли к чему-нибудь приведет. Впрочем, по приезде в Париж я выясню все, что интересует вас, и тотчас сообщу.
– Буду вам очень обязан. Через несколько времени получаю письмо: «Имел сегодня длинный телефонный разговор с Марьей
Кирилловной Шевич, из которого выяснил:
1. Французский оригинал
