вновь опечалилась: стоит ли он сейчас на земле, дом её родной, целы ли стены, живы ли маманя с отцом, всё ли в порядке с соседями, сохранились ли укромные места её детства, обязательно вызывающие внутреннее щемление при всяком, даже лёгком воспоминании? Всё-таки детство прочно сидит в каждом человеке до самых седых волос. И, наверное, это хорошо, люди, помнящие своё детство, всё светлое, оставшееся в нём — это добрые люди. Эх, детство… Даже не верится, что оно было! Ася вздохнула, помяла пальцами горло, пропихивая внутрь болезненный комок, возникший внезапно, снова отёрла пальцами глаза.
Ровно в три часа дня с дежурства вернулась Катя, через несколько минут прискакала Жанна, обе голодные, шумные; первым делом во дворе, где имелся летник — небольшая летняя кухонька, — разожгли плиту и вскипятили чайник, неумело, немецкой финкой, открыли банку с консервами — одну на двоих, «Яловычина з чорным перцем на лавровом листя» называется, из стратегических запасов, поставили её на стол, от буханки отпластали несколько ломтей серого жёсткого хлеба.
— Ася! Инка! Давайте с нами чай пить, — прокричала Катя призывно, вытянула голову, пытаясь понять, услышали её Ася с Инной или нет?
В окно домика высунулась Ася, улеглась крупной грудью на подоконник.
— Вы, девки, думаете поторапливаться или нет? Скоро разведчики придут. У ихнего старшины сегодня день рождения.
Усталые от дежурства связистки проворно забренчали алюминиевыми ложками, кромсая душистую тушёнку на куски — ведь до прихода разведчиков ещё и намарафетиться надо, а всякий марафет требует времени, — и мысли свои привести в порядок нужно, и улыбку нагнать на лицо, этакую прочную победную улыбку, чтобы ни при каких обстоятельствах она не угасала… Даже если над головой будут свистеть пули.
Разведчики тоже готовились к встрече. Очень даже кстати им подвернулся хороший повод — день рождения старшины Охворостова. Даже если б этого рождения не было вовсе, его надо было бы придумать специально.
Всех, кто жил в клуне, охватило некое нетерпение, в том числе и старшего лейтенанта, разведчики пришивали к гимнастёркам чистые подворотнички, брились, сапоги драили до такого блеска, что в заношенные кирзачи можно было смотреться.
Вот что может сделать прекрасный пол с мужиками, вот оно, ещё одно доказательство того, что женщина может вить из мужчины верёвки. Горшков сказал об этом старшине.
Тот беспечно махнул рукой:
— Как совьёмся, так и разовьёмся, это дело добровольное. При желании вообще могу сложиться конфеткой и залезть в кондитерский кулёк.
Старший лейтенант засмеялся — не мог себе представить Охворостова сидящим в конфетном кульке.
Было тихо, мирно. Над клуней безмятежно голубело небо, плавали невесомые облака, в округе было тихо, как никогда — выстрелы не звучали, разведчики не засекли ни одного. Тыл есть тыл. Хотя и в тылу тоскующий по запаху пороха люд иногда затевает такую канонаду, что она бывает слышна в самом Берлине.
Побрившись,
