они заполонили авеню А, узкую солнечную и прямую улицу, забитую ресторанами, барами и сувенирными магазинами, по Сэйнт Маркс вообще стало невозможно передвигаться. Первая майская пятница была безоблачной и жаркой, и еще до захода солнца город превратился в одну сплошную вечеринку.
Мой друг позвонил Рэбаю днем, и когда стемнело, неожиданно раздался чудовищно громкий тройной звонок в домофон. В этот момент я уже доваривала борщ, и из-под крышки струился горячий овощной запах. Но Рэбай зашел только на секунду (с любопытством оглядывая нашу маленькую квартиру), взял двадцатку и сказал, что приедет скоро и привезет траву и останется на суп.
Мы докурили остатки травы, поели, посмотрели Завтрак у Тиффани, поели еще раз, посмотрели новости, сходили прогуляться, сели в кресла, включили музыку и, конечно, уже не надеялись, что он приедет, но вдруг, ровно в три часа ночи опять прозвучал долгий тройной звонок. Мы вскочили с кресел и бросились открывать. Он поднимался по лестнице очень медленно, держась за перила и как-то посмеиваясь. И когда подошел ближе, я поняла, что он просто вхлам обдолбанный.
– Yeaaahh… guys, I didn't want you to be without ganja.
Он плюхнулся в кресло, отказался от супа, отказался от кофе. Было похоже, что он сразу же заснул, но иногда руки или ноги дергались, он приоткрывал глаза и даже начинал что-то говорить, но тут же проваливался еще глубже в кресло и свой полубред. Мы не знали, что делать. Не сидеть же так до утра? Я пододвинулась и, сказав "Rabbi, wake up", взяла его за руку. Он тут же открыл глаза и чуть ни подпрыгнул в кресле. Он как-будто действительно проснулся и теперь разглядывал нас с большим вниманием и любопытством. Мой друг опять предложил ему кофе, но Рэбай сказал:
– No, guys… I can’t drink coffee today, – и закурил сигарету.
Мы думали, что сейчас он опять отрубится. Но, как ни странно, Рэбай на глазах напитывался энергией и начал, как-то неохотно и усмехаясь, а потом уже с пылом и интересом, говорить: о том, как он был в Клаб-Хаусе и всю ночь не спал, о том что жил в Ист-Виллидже много лет, начал рассказывать историю о том, как недавно порезал ножом лицо человеку, который шел по авеню А вместе с его бывшей girlfriend, о том, как он подростком приехал в Нью-Йорк, сбежал от родственников и рано утром, совершенно один, оказался на Манхэттене, на Canal Street, и пошел вверх по Бродвею, не имея никаких мыслей о том, куда и зачем он идет; рассказал, что в начале восьмидесятых он заработал так много денег, продавая траву на улице, что снял квартиру на пятой авеню; рассказал, как жил в Японии и не мог купить себе рубашку по размеру, потому что японские рукава слишком короткие и так далее… Казалось, его не очень интересовало, слушаем мы его или нет, он с упоением слушал самого себя и глаза его горели. Какой странный, неизвестный мне наркотик, подумала я. Даже не знаю, что может вызвать такое состояние.
Он говорил и говорил, и мы его не перебивали. Теперь он рассказывал про свой байк, наконец, он встал и подошел к окну, за которым медленно розовело небо.
– I didn’t see the sunrise for a long time, – сказал он.
Мы
