мужу:
– В институт, где учат малевать картины, без протекции не поступить. Мила непременно срежется на первом экзамене. Впрочем, до него дело и не дойдет – она не выдержит творческий конкурс.
Честно говоря, я была согласна с тетей Аней. Мила выдавала ужасающие, на мой взгляд, полотна, на которых «красовались» предметы с явно искаженными пропорциями, а цветовая гамма – черно-коричнево-фиолетовая – могла вызвать жесточайшую депрессию даже у трехмесячной обезьянки.
– Ты абсолютно права, милая, – закивал дядя Антон, услыхав речи супруги. – Пусть шлепнется побольней, одумается и пойдет изучать ботанику, потом нам благодарна будет.
Полностью уверенные в своей правоте, старшие Каркины прекратили спорить с Милкой и начали ждать разгрома дочери на вступительных экзаменах.
Как же они ошиблись! Когда Мила выложила на стол перед приемной комиссией листы, щедро запачканные краской, преподаватели заломили от восторга руки, наговорили вчерашней школьнице кучу комплиментов и побежали договариваться с предметниками, чтобы те, не дай бог, не завалили юное дарование на сочинении или иностранном языке.
Надежда Каркиных заиметь в доме настоящего кандидата наук, увлеченно препарирующего цветочки, лопнула с оглушительным треском. Тете Ане и дяде Антону предстояло теперь жить с художницей, а люди искусства, как всем известно, безалаберны, бедны и пьют много водки.
Годы обучения в институте сильно изменили Милку. Педагоги в один голос твердили о ее невероятной талантливости и прощали студентке Каркиной все: пропущенные утренние лекции, двойки по научному коммунизму, не вовремя сданные курсовые проекты, отказ идти на практику… Любой другой учащийся мигом бы лишился стипендии и не был бы допущен к сессии, но в случае с Милкой нарушения оставались без наказания.
– Таланту свойственно отрицание норм, – вздыхала профессура, – Милочка самое яркое дарование в институте.
Вместо внушения безалаберной Каркиной мысли об ее уникальности преподаватели должны были бы донести до мозга «звезды» простую мысль – что без труда не вытянуть рыбку из пруда, что к способностям надо приложить бездну трудолюбия, иначе ничего не выйдет. Но о необходимости упорной работы Милочке рассказать забыли.
В отличие от учительствующего состава сокурсники Каркину не любили. Элементарная зависть тут смешивалась с негодованием, и большинство юношей и девушек задавалось вопросом: почему меня, опоздавшего на один день сдать курсовую, не допустили к сессии, а заносчивая Каркина, которая вообще не написала работу, преспокойно переведена на следующий курс?
Приятелей в институте Милка не завела, продолжала дружить со мной и Кирой Пулькиной, еще одной нашей одноклассницей. После получения диплома Мила осела дома и заявила родителям:
– Я гений, ходить на службу не могу: вставать в семь, а потом трястись в метро не для меня. Хочу писать нетленку
