словами она повернулась и вышла из кухни. Не выбежала, хотя ей очень хотелось. С гордо поднятой головой и расправленными плечами она поднялась по лестнице в спальню.
Снизу послышался хлопок входной двери. Джолин вспомнила о своем детстве и о ссорах родителей, свидетелями которых она была. Ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь она сама будет слушать, как уходит ее муж. Но даже укол уязвленного самолюбия не помешал ей подумать: «Давай, Майкл, беги».
В любом случае она должна была предвидеть нечто подобное. Никогда нельзя надеяться, что кто-то останется с тобой, будет всегда рядом. Джолин понимала, что снова осталась одна и что у нее хватит на это сил, но сердце ее рвалось на части. Она села на кровать – ноги ее не держали.
Через какое-то время за дверью спальни скрипнули половицы, и дверь открылась. На пороге стоял Майкл, злой, но признавший свое поражение. Волосы всклокочены, словно он непрерывно ерошил их. Вероятно, так и было – нервная привычка. В руке наполовину пустой стакан с виски. Взгляд Джолин задержался на его ладони с длинными, красивыми пальцами. Она часто говорила, что у него руки музыканта или художника. И ей нравилось, что эти руки делали с ее телом.
Ладони без мозолей, непривычные к физическому труду. Руки человека умственного труда, в отличие от ее собственных. Может, в этом все дело. Может, ей следовало предвидеть эту сцену, прежде чем она впервые взяла Майкла за руку.
– Ты едешь. – Голос его был тихим, но в нем проступал едва сдерживаемый гнев, новый для Джолин.
– Я должна.
– И не важно, что ты нужна нам здесь?
– Конечно важно.
Майкл допил виски, поставил пустой стакан на тумбочку и сел на кровать рядом с Джолин, но так, чтобы не касаться ее. Потом вздохнул и сгорбился, опустив голову. Густые волосы упали ему на лоб. Глядя на его заострившийся профиль, на опущенные плечи, Джолин вспомнила ту неделю, когда умирал его отец. Майкл не мог видеть Тео таким – серым от боли, опустошенным, подключенным к аппаратам, поддерживавшим его жизнь. Он пытался сидеть у постели отца, но надолго его не хватало. Чаще всего Джолин видела его меряющим шагами коридор и ругающим себя за слабость. Тогда она подходила к нему, обнимала, и они стояли так до тех пор, пока Майкл не успокаивался. Для нее это было естественно – заботиться о муже, когда он страдает. Но теперь Джолин видела то, в чем не осмеливалась признаваться себе раньше: ее любовь была односторонней. Она отдавала, он брал.
– Ладно, – наконец произнес Майкл.
Джолин почувствовала огромное облегчение. До этой минуты, до этого выдоха она не осознавала, до какой степени напряжена, застыв в ожидании рядом с ним.
– Сколько осталось времени?
– Две недели. Это быстрее, чем обычно. Исключительные обстоятельства.
– И тебя не будет год.
Джолин кивнула.
– Через шесть месяцев мне положен отпуск. Смогу приехать домой на две недели.
Майкл снова вздохнул.
– Завтра скажем девочкам. И моей маме.
– Да. – Еле слышным
