из земли, проболтался ненароком, а может, харлекин сам догадался. Так или иначе, но Искра затаил эту непонятную, невысказанную обиду и теперь изредка припоминал мне короткий плен у Викториана как нечто постыдное, недостойное шассы. Как будто я оказалась виновата в том, что меня не распяли на пыточном столе, не попытались живьем снять чешуйчатую шкуру, а всего лишь обыскали и посадили в камеру как обычную ромалийскую воровку. И почему-то попытались научить чему-то непонятному, столь важному для Викториана, что тот готов был рискнуть жизнью, лишь бы добиться своего.
А все из-за дудочника, в груди которого горело неутолимое пламя мечты-одержимости.
Остаток пути, до самого вечера, я угрюмо молчала, лишь изредка напоминая о себе просьбой об очередной остановке, чтобы хоть как-то размять затекшие ноги, перекусить и сходить по нужде.
Чем ближе к развилке дорог, о которой рассказывал Искра, тем луга становились беднее, травы ниже, а земля суше. Крупные яркие цветы, восхищавшие меня всего неделю назад, будто бы потускнели, стали реже, и теперь среди невысокой, едва по колено, травы выглядывали лишь скромные ромашки, синие звездочки цикория, от которых к вечеру над лугом плыл терпкий медвяный аромат, да странные розоватые «метелки», развевающиеся на ветру, как женские волосы. Солнце, успевшее за день напечь мне голову до противной ломоты в затылке, наконец-то порыжело и коснулось макушек далеких деревьев нижним краем, когда впереди показался высокий столб с аккуратно прибитой поперечиной.
– Дорога к Черноречью, – прочитал харлекин почти невидимую, расплывающуюся перед моими глазами надпись. Обернулся, глядя на мое мрачное, недовольное лицо, и глубоко вздохнул. Спешился, аккуратно снял меня с лошадиного крупа и поставил на землю. – Пройдемся пешком? Заодно поищем место, чтобы заночевать. Караваны сейчас должны ходить часто, весна – самое удобное время для путешествий в Лиходолье, потом становится слишком жарко и сухо.
– Говоришь, как будто ты там уже был, – пробормотала я, выходя на перекресток и глядя на широкую, хорошо утоптанную, удивительно ровную ленту дороги, уходящую вдаль на юг.
Не верится даже, что тут каждый год едут сотни подвод с товарами, которые везут на Чернореченский рынок одежду, ткани и утварь, а вывозят редкие травы, ведовские снадобья и многое другое, чем богата только лиходольская степь. Дорога ровная, как стол, а следы от тележных колес вдавлены в слежавшуюся желтую глину всего на два пальца. Перед Загрядой дорога была много хуже, даже перед самыми городскими воротами, где ее ремонтировали чуть ли не каждый сезон, а здесь, посреди лугов, когда до ближайшего крупного поселения ехать день, а то и два… Удивительно, право слово.
– А если и был, что с того? – Искра подошел ближе, ведя коня под уздцы. Теплая ладонь осторожно опустилась на мое плечо, чуть сжала. – Это случилось очень давно, я тогда только-только осознал себя харлекином и искал прибежища вблизи Черноречья. Думал, что там железному оборотню будет
