квартиру – и с того же дня все стали величать ее Анной Михайловной. Ну а как, скажите, может быть иначе, если ее по имени-отчеству величает сам председатель Совмина СССР?
Выслушав эту историю, Никита хохотал до слез.
– Ну, а дальше, дальше-то что было? – допытывался он.
– А что дальше? А дальше отобрали загранпаспорт моряка, даже на внутренние рейсы устроиться не могла, никуда не брали. Не Косыгину же снова жаловаться, такое счастье раз в жизни бывает, да и то не всем. Хата есть, а в хате шаром покати. Муженек мой бывший к тому времени уже в свою Грецию умотал, но детишкам кое-что присылал, правда, больше шмотками, чем деньгами. Но я на подачки жить не привыкла. Хваталась за любую работу – и уборщицей была, и пончики жарила, одно время даже дезинфекцией занималась, тараканов травила на портовых складах. А когда начальник пароходства сменился, мне удалось устроиться на одно прогулочное «корыто», шлепали от Одессы до Сочи, от Сочи в Одессу. Потом и вовсе на пенсию отправили. А тут как-то Толика Верина встретила. Хороший он парень, хоть и болтун, но душевный. Рассказал мне, что можно даже в моем возрасте на ледокол устроиться. Это, конечно, не круизный лайнер, но – в море, зарплата хорошая, да я на берегу себя как та рыба чувствую, задыхаюсь. Ладно, давай еще пивка тяпнем, да я спать пойду. И мне вставать рано, да и тебе отдохнуть от говорливой бабы нужно.
МЕСЯЦ ТРЕТИЙ
Подъем, отбой, вахта, обед, ужин, завтрак, вахта, отбой, подъем – все перемешалось; и дни с ночами перемешались тоже. Если бы не календарь на часах, Никита давно бы счет времени потерял. Он уже не возмущался, что его, врача, кроме основных вахт в лазарете гоняют на любые работы: чистить картошку на камбузе, перебирать овощи, драить палубу, сортировать продукты. Поначалу он пытался протестовать, даже обратился к начальнику своей станции.
– Я же врач, так какое отношение я имею к другим работам! – горячился он.
– У тебя в договоре что записано? «Обязан выполнять ВСЕ указания начальника. – Петр Петрович голосом выделил слово «все». – Вот и выполняй. В рейсе нет врачей, ученых, рабочих,и по мере необходимости нужно выполнять любую работу.
Петр Петрович говорил монотонно, покачивая головой и, казалось, что он вот-вот клюнет Никиту своим козырьком-клювом. С «мичманкой» он не расставался – полярники злословили, что Клюв даже спит в фуражке. На том начальник счел тему исчерпанной и, не слушая больше доктора своей станции, зашагал прочь.
Вечером в кубрике Никита рассказал о своем разговоре с Акимовым.
– А чего ты хотел? – хмыкнул Афоня, занимавший шконку напротив.
По штатной должности на станции Виктор Глебович Смирнов числился сантехником. Отправлялся он в свою четвертую по счету экспедицию. Знакомясь, предупредил: «Кто хоть раз назовет Афоней – покалечу, едрёна-матрёна. Зовите Глебыч, нет, так можете Академиком называть – я же тоже Смирнов, как наш „парохед“».
И хотя виду Смирнов был
