с моего двора! Уходите, уходите, пожалуйста! – Голос мне не подчинялся, он звучал все громче и громче, хотя Роджер уже смылся. – Вы мне надоели, поэтому убирайтесь! – вопил мой голос. – Убирайтесь отсюда, вы, козлы! Все, все, все козлы!
Пока я орала, дверь черного хода распахнулась и ко мне подлетела Босс. Щеки густо покраснели, глаза опухли, челюсть отвисла от изумления. Она ошарашенно смотрела на меня и даже не возмутилась: «Мози! Что за выражения!» Значит, видок у меня был еще тот. Я разревелась, а Босс повернулась к взрослым, которые наблюдали за мной – кто с тревогой, кто с удивлением.
– Вам действительно пора, – заявила она.
– Но судмед… – начал шериф Уорфилд.
– Пожалуйста, Рик! Ваши люди довели мою внучку до истерики.
– Я не могу уехать, – уперся Уорфилд. – Судмед…
– Чудесно! – перебила Босс, почти сорвавшись на крик. – Вы оставайтесь, но это стадо млекопитающих никому не сдалось.
Казалось, сейчас она, так же, как я, впадет в истерику, и шериф Уорфилд засуетился:
– Слышали, что сказала леди? Пойдемте отсюда, ну же, давайте! Нет, Джоэл, не через дом, задние ворота для чего? Тайлер, выведи пикап со двора!
Пока шериф Уорфилд всех выпроваживал, Босс положила мне руку на плечо, повернула лицом к двери, подтолкнула к кухне и с шумом захлопнула дверь. Я все ревела и не могла успокоиться, потому что уже поняла, какое объяснение Оккам с Роджером считали простейшим.
Мама сказала, те кости во дворе – ее ребенок. Кто же тогда я? Девочка-Маугли из Невады или Калифорнии? Лиза нашла меня и принесла домой? Или украла? Или меня бросили, а она подобрала и пригрела, как тех собак? Я не Лизин ребенок, значит, и Боссу никто, а она об этом не знает. Внучка Босса лежала в сундучке под ивой. От таких мыслей голова задергалась, в животе забурлило.
Спокойно, с бесконечным терпением Босс собрала дрожащую меня в комочек и прижала к себе, будто мое тело состояло из пятидесяти убитых горем утят. Едва дрожь утихла, я заревела в голос. Ревела я долго, но под конец уже не могла себя слушать и замолчала, только шмыгала носом, уткнувшись в плечо Боссу. От моих соплей, слюней и слез оно намокло, но я не отстранялась. Босс прижимала меня к себе целую вечность, потом, убедившись, что я не плачу и не дрожу, усадила за кухонный стол.
– По-моему, сейчас нам надо горячего шоколада.
Я сидела как чумная, а Босс достала кастрюлю, сахарницу, молоко и какао-порошок, сварила мне шоколад – так же, как в день, когда я поняла, что Брайони Хатчинс меня бросила, или когда схватила двойку на экзамене по алгебре, хотя занималась день и ночь. Но ведь у Босса нет приятеля вроде Роджера, и про принцип Оккама она не слыхала. Выложить бы все, только зачем Боссу знать, что я ей не родная? Вместо этого я достала сотовый и отправила эсэмэску Роджеру.
«В сундучке была Мози Слоукэм».
Пусть напишет, что я свихнулась. Пусть напишет хоть что-нибудь!
«Оккам, это ты?» – наконец ответил Роджер.
«М.б. М.б. я Оккам.
