Никогда еще Павел Андреевич не говорил так много. В его исповеди было все: блокада с громоздящимися повсюду трупами, хамство деревенских парней, приехавших в город на заработки после войны, живших с ним в одной общаге, беда внучки, неожиданная смерть Илюши, желание поверить в то, что все не зря, что есть в этом смысл, пусть микроскопический, но есть. И на все вопросы находились ответы, слезы высыхали, и душа просветлялась.
Легкость вдоха, пришедшая к нему в храме и принесенная домой, исчезла тут же, стоило ему заглянуть в глаза Наташи. Нет, словами не утешишься, подумал он, что-то не описанное в святых книгах, страшное есть в этом мире, оно в дрожании рук, отрешенном, безжизненном взгляде дочери, не прощенной Павлу Андреевичу смерти его отца. Чем мы прогневали этот мир, раз он так жесток к нам?
Отец его умирал долго. И в бреду все повторял: «Запомни, сынок, как хочешь, но спины не гни, ни перед кем, даже перед этим, с нимбом, если он, конечно, есть». Как будто не о чем больше перед смертью сказать. Павел так и прожил: поклонов не бил, пяток не лизал, тащил свой гордый профиль по земле и все время терял близких. Терял и забывал.
Именно тогда, приехав из лавры и стоя в прихожей с бутылкой пива в руке и в расстегнутом пальто, он решил сделать то, о чем задумывался уже давно: отыскать могилы родителей и брата. В архиве, наверное, есть данные о захоронениях в период с января по июнь 1942 года. Надо поднять документы, определить, на каком кладбище лежат его близкие, и найти могилу, пусть даже приблизительно. Но задача оказалась невыполнимой. Он обошел все архивы, кладбища и везде ему отвечали одно и то же:
– Атамановы Андрей Константинович и Аделаида Никандровна на тот период времени в городе не проживали. Вы ничего не путаете? Они точно были прописаны в Ленинграде?
– Да, Смоляная улица, 4А, в отдельной трехкомнатной квартире, с четырьмя детьми, один из которых – я.
– Мы бы рады помочь, но сведений на этот счет у нас нет.
Точно были прописаны и точно проживали, так же как и он, пока не ушел в общежитие, а вернувшись, нашел в своей квартире чужую семью из трех человек. Тогда-то он и узнал от управдома, что умер:
– Тебя, мальчик, по документам, в живых нет. Так что иди отсюда.
– Как это «нет»? Это моя квартира.
– Может, и была твоя, только, по домовой книге, ты умер.
– Но как же умер? Вот он я, стою перед вами, живой и практически здоровый.
– Ничего не знаю. Архив сгорел, семья Атамановых погибла, никого не осталось. И не надо занимать мое время.
– Дядя Коля, неужели вы меня не помните? Ведь вы с моим отцом дружили, а Катька ваша с Костей, моим братом, под мостом целовались, вы тогда еще ей чуть косу не оторвали?
– Помню, Павлик, конечно, помню и тебя, и отца твоего, Андрея, царствие ему небесное, но помочь ничем не могу. По документам, ты умер. И лучше не приставай ни к кому больше, иди откуда пришел.
– Но ведь это моя квартира, а там чужая женщина с ребенком.
– Вот поэтому и говорю: уходи. Это не просто женщина, а
