с какими-нибудь крошечными ферромагнитными частицами, а затем использовать электрофорез, чтобы загнать их внутрь, а потом придумать, как заставить их сложиться в яйце в длинные, намагниченные цепи. Пока понятно?
– Безумие, чистое безумие! – восклицает Пинки, подпрыгивая на месте. – Что будем делать сегодня, Брейн?
– То же, что и всегда, Пинки: попробуем захватить мир!
(Современной кухни.)
– Но мне нужно купить две книги, пока магазин не закрылся, – заявляет Пинки, и чары рассеиваются. – Надеюсь, тебе уже лучше, Боб. До встречи, ребята.
И он убегает.
– Эх, только зря распинался, – вздыхает Брейн. – Нет в нем стойкости. Однажды вообще остепенится и превратится в нормального человека.
Я мрачно смотрю на соседа и гадаю, зачем я вообще терплю всю эту чушь. Вот он, прообраз моей жизни, сияет в двухмерной славе своей, но под таким углом, под каким я ее обычно не вижу, – и вид мне не нравится. Я как раз собираюсь это сказать, когда начинает чирикать телефон.
Брейн снимает трубку, и его лицо каменеет.
– Это тебя. – Он протягивает мне телефон.
– Боб?
Другая рука начинает дрожать, потому что мне не нужно бы этого слышать, хоть где-то в глубине души и хочется.
– Да?
– Это я, Боб. Ты как? Мне рассказали…
– Дерьмово, – слышу я собственный голос, хоть крошечная трезвая часть сознания и орет на меня благим матом; забиваю на реальность, закрывая глаза. – Это было ужасно. Кто тебе рассказал?
– Люди судачат.
Лицемерка. У Мэйри больше щупалец, чем у кальмара, и она глубоко запустила их в дебри Прачечной.
– Слушай, ты в порядке? Тебе что-то нужно?
Я открываю глаза. Брейн смотрит на меня холодно и пессимистично.
– Я тут капитально напиваюсь. А потом планирую проспать неделю.
– Ох, – тихонько вздыхает она, и звучит это так мило и нежно, как никогда. – Тебе плохо. Можно я зайду?
– Да.
Замечаю краем глаза, как Брейн давится своим жирорастворителем.
– Две головы хорошо, а три лучше. – Мой голос звучит безучастно. – Повеселимся.
– Повеселимся, – откликается она и вешает трубку.
Брейн смотрит на меня осуждающе:
– Ты совсем рассудка лишился?
– Вполне вероятно.
Я залпом выпиваю содержимое своей чашки и тянусь за бутылью.
– Да она же психопатка.
– Вот и я себе то же самое говорю. Но после слезного примирения будет страстный секс на полу спальни, а потом вопли и швыряния пентаклями, а потом она наконец меня бросит в четвертый раз, и тогда уж у меня будет настоящая, глубоко личная причина для депрессии, а не вот эта ерунда – «я должен был всех спасти».
– Только в подвал ее больше не пускай, – говорит Брейн и неуверенно поднимается. –
