не могли бы привести пример этой ненависти из моих текстов? – вежливо поинтересовался я.
Конечно же она могла. У нее под рукой были сотни моих фраз, отмеченных маленькими, колючими, фосфоресцирующими стрелками, обвинительно вонзающимися в местоимение «он».
– Что значит это «он-штрих-она»? – вопросила читательница, ногтем рисуя в воздухе перед моим лицом знак «/» и дополняя его точкой, опасно нацеленной мне в глаз.
– Это означает нейтральность, – сказал я, пятясь. – Без предпочтений тому или другому полу.
– Слово «они» тоже без предпочтений. – Да, но уже в объединяющем смысле.
– Вы, значит, против единения людей?
– А дети! – вскричала другая читательница. – Откуда у вас такое отвращение к детям?
Я объяснил, что вообще ничего не пишу о детях.
– В том-то и дело! – торжествующе констатировала она.
– В вашей книге мне попалась лишь одна героиня, с которой я могла бы себя отождествить, – заявила третья. – Та, которая умерла.
На самом деле она не сказала «книга». И вообще, никто здесь не произносил это слово таким образом, чтобы его можно было срифмовать, скажем, с «фигой», «интригой» или хотя бы «ханыгой» (то есть оглушая и размазывая звуки, как говорили в полудиком Ланкашире, всего в нескольких милях от мирных и сонных чеширских болот, где я вырос). Здесь они перевирали это слово таким образом, что получалось некое подобие «гниды»: «В вашей гниде мне попалась лишь одна героиня…» Возникало впечатление, что им просто не под силу совладать с некоторыми звуками, которые вставлялись в слово самопроизвольно.
– Я рад, что вас так глубоко тронула ее смерть, – сказал я.
Она вся тряслась от той особенной ярости, какую можно встретить только у завзятых книгочеев. Может, все дело в том, что чтение уже отмерло как вид цивилизованной деятельности и потому немногие оставшиеся читатели поневоле впадают в ярость, нарастающую с каждой новой перевернутой страницей? Может быть, это предсмертный пароксизм читательства?
– Тронула?! – взвилась она, и я почувствовал, что запросто могу схлопотать по черепу моей же гнидой. – Кто сказал, что она меня тронула? Просто я позавидовала этой героине. Я отождествляла себя с ней, потому что мне самой хотелось поскорее отбросить концы с той самой минуты, как я прочла первую вашу фразу!
– Копыта, – машинально поправил я, надевая пиджак. – Отбрасывают копыта, а концы, как правило, отдают.
Поблагодарив их за неравнодушный прием, я вернулся в отель, быстро прикончил пару бутылок вина, очень предусмотрительно купленных накануне, рухнул на кровать и уснул не раздеваясь. Собственно, я согласился посетить Чиппинг-Нортон единственно потому, что эта поездка давала мне предлог для визита к теще, с которой я давно уже хотел вступить в интимную связь, однако мои планы расстроила жена, как назло в то же самое время пригласившая свою маму проведать нас в Лондоне. Узнав об этом лишь по прибытии на место, я мог бы сразу же сесть в обратный поезд и присоединиться к ним за обедом, но вместо этого на сутки застрял в провинции. И сейчас я был вполне солидарен
