ее в далекое прошлое, где она снова окажется одна с маленькими детьми и будет перебиваться изо дня в день без средств к существованию. Что касается сегодняшнего дня, то за Пьетро мать была спокойна: его карьера в Вероне устраивалась как нельзя лучше, рядом находилась заботливая женщина, и все же грусть не оставляла ее, ведь Джемма знала, что больше они не увидятся. А вот Якопо разочаровал материнское сердце: он, с его горячим характером и падкостью на женщин, был слишком импульсивен, слишком непредсказуем. Однако радовало то, что по крайней мере один из сыновей останется при ней. Джемма знала, что стоит ей уехать из Равенны, как и Антония окажется от нее очень далеко, но гнала от себя эту мысль изо дня в день, не в силах справиться еще с одной болью. Она даже придумала себе в утешение историю, как молодой человек из Лукки, который последнее время вертелся вокруг Антонии, похитит ее из монастыря и увезет в Тоскану. И тогда все соберутся во Флоренции и она сможет посвятить себя заботам о внуках. Хотя эта мысль была отнюдь не благочестивой, она приносила ей невероятное облегчение. Наконец она представила себе великолепную свадьбу и заснула.
После ухода матери сестра Беатриче присела на скамейку в саду и стала смотреть на звезды. Необъятность ночи невольно обращала к молитве, порождала неясное желание чего-то огромного. Она подумала, что нечто подобное чувствовал и отец перед тем, как принялся писать Рай. Но для нее это чувство вылилось в неопределенное ожидание, для которого у нее не было слов. Ведь подобрать слова для того, чтобы описать тоску по неизвестному, почти невозможно. Иногда Антония как бы раздваивалась: дочь Данте и послушница Беатриче становились двумя разными женщинами.
«Зачем ты приняла постриг?» – настойчиво вопрошал ее коварный голос, а память подкидывала образы счастливого детства в надежных и крепких отцовских руках. Потом она вспоминала о тех чудовищных днях, когда его приговорили к изгнанию, – для нее это было время боли и страха, ибо она боялась, что больше его не увидит. Возможно, дело было в том, что мать оставалась совсем одна, но Антония не собиралась уезжать из города даже после того, как Пьетро и Якопо, которым едва исполнилось по четырнадцать лет, были вынуждены покинуть Флоренцию по приказу коммуны и отправиться в изгнание вслед за отцом. Ее мать отчаянно противилась постригу, она мечтала о том, что Антония выйдет замуж за достойного человека и познает счастье, которого лишили саму Джемму. Но молодые флорентийцы презирали дочь изгнанника. Никто не отваживался просить ее руки, а бедственное положение, в котором оказалась семья Алигьери, вызывало опасения даже у самых бесстрашных поклонников. Правда, были и такие, которые пытались добиться от нее взаимности, однако жениться никто не собирался. Наивные юноши из хороших семей надеялись, что она станет доступной добычей, потому что терять ей было нечего. Но она не могла пойти на такое унижение, ведь она была дочерью Данте.
«Все дело в твоей глупой гордости, –
