он.
– Про штраф говорит. Штраф возьмут, – пробормотал Николай Иванович жене и, обратясь к кондуктору, спросил: – Да геен-то все-таки можно? Из вагона-то можно геен?.. Выпустят нас на станции?
– Как ман на станции вег геен? – поправила мужа жена.
– О, ja… ja… Bald wird die Station und Sie, müssen dort.
– Что он говорит? – интересовался Николай Иванович.
– Говорит, что сейчас будет станция и нас высадят.
– Ну, слава тебе господи!
Поезд уменьшал ход и, наконец, остановился. Супруги не вышли, а выскочили из вагона, словно из тюрьмы. Кондуктор сдал их начальнику станции, свистнул, вскочил на подножку вагона, и поезд опять помчался.
Комнатные слова
Николай Иванович и Глафира Семеновна стояли перед начальником станции, совали ему свои билеты и ждали над собой суда.
– Вот, хер начальник станции, ехали мы в Берлин, а попали черт знает куда, – говорил Николай Иванович, стараясь быть как можно учтивее, и даже приподнял шляпу.
Начальник станции, длинный и тощий, как хлыст, немец в красной фуражке и с сигарой в зубах, сделал ему в ответ на поклон под козырек и, не выпуская из зубов сигары, глубокомысленно стал рассматривать сунутую ему книжку билетов прямого сообщения до Парижа.
– Бите, загензи, вас махен? Вас махен? – спрашивала, в свою очередь, Глафира Семеновна.
– Ага! Заговорила по-немецки! Заставила нужда калачи есть! – воскликнул Николай Иванович, с каким-то злорадством подмигивая жене.
– Заговорила потому, что обыкновенные комнатные слова потребовались. Комнатные слова я отлично знаю.
«Вас махен? Вас махен?» – повторяла она перед начальником станции.
Тот понял вопрос, важно поднял голову и заговорил понемецки. Говорил он с толком, с расстановкой, наставительно, часто упоминал Кенигсберг, Берлин, Диршау, слово Schnellzug и сопровождал все это пояснительными жестами. Глафира Семеновна, морщась от табачного дыма, который он пускал ей прямо в лицо, внимательно слушала, стараясь не проронить ни слова.
– Поняла? – спросил Николай Иванович жену.
– Да, конечно же поняла. Слова самые обыкновенные. Штраф, купить билеты и ехать обратно в этот проклятый Кенигсберг.
– А когда, когда поезд-то в Кенигсберг пойдет? Спроси его по-немецки. Ведь можешь.
– Ви филь ур поезд ин Кенигсберг?
– Nach zwei Stunden, Madame.
– Что он говорит?
– Не понимаю. Ви филь ур? Ур, ур? – твердила она и показывала на часы.
– Um zehn Uhr, nach zwei Stunden.
Начальник станции вынул свои карманные часы и показал на цифру «десять».
– Через два часа можно ехать? Отлично. Бери, мусью, штраф и отпусти скорей душу на покаяние! – воскликнул радостно Николай Иванович, опустил руку в карман, вытащил оттуда несколько золотых и серебряных монет и протянул их на ладони начальнику станции. – Бери, бери… Отбирай сам, сколько следует, и давай нам билеты до Кенигсберга.
