style="font-size:15px;"> – Ты не рассказывай никому об этом…
– Не буду…
Но скоро о чудесном обретении выкраденных икон заговорили. И не только на селе, но и в округе. И уже не так рассказывали, как было, уже исчезли из легенд и Мишуха со сломанным в драке носом, и сам отец Игнатий, и возвращались иконы в храм наичудеснейшим способом, по воле Небесной Заступницы нашей и святых апостолов Петра и Павла, во имя которых и был выстроен Петровский храм.
Отец Игнатий внимал этим рассказам спокойно, и ему самому, хотя точно он знал, как все произошло, тоже казалось, что было именно так, как рассказывают…
А в самом начале Великого поста приехала к отцу Игнатию незнакомая пожилая женщина.
– Панихиду бы отслужили, батюшка… – попросила она. – Сына я завтра хороню… Убили его…
– Звали-то как сына?
– Михаилом, батюшка…
И, сбиваясь, путаясь в слезах, рассказала, что связался Мишенька, занимаясь своим бизнесом, с плохой компанией, чего-то, икон каких-то не поделили там, требовали подельники свою долю, а Мишеньке, – слезы текли и текли из глаз матери, – не с чего было вернуть, вот на разборке и зарезали парня дружки окаянные…
Проводив женщину, отец Игнатий сразу прошел в летний придел. Отворив сюда дверь, зажег паникадила и замер, уже в который раз поражаясь чудесности здешнего храма.
Здесь было холодно. Покрытые белой изморозью фрески на куполе и на стенах сверкали ледяными крупинками. И казалось, это не с купола, а откуда-то из-за звезд склоняются над тобою строгие и милосердные лики…
Подойдя к Тихвинской иконе Божией Матери, отец Игнатий опустился на колени на холодный пол.
– Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечного, преставившегося раба Твоего, брата нашего Михаила… – тихо произнес он. – И яко благ и человеколюбец, отпущай грехи и потребляй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная…
Звучали слова молитвы среди холодных, выстывших за зиму стен, и трепетным огонечком тлела перед иконой Богородицы лампадка, которую не возжигал отец Игнатий.
Горела лампада и перед иконой Христа, сходящего в ад…
Но, покидая церковь, даже и не удивился этому чудесному самовозгоранию лампад отец Игнатий. Вернее, подивился, конечно, но как-то тихо, без удивления, словно именно так и должно произойти…
Тихо запер церковь и пошел домой…
Уже совсем стемнело. Темная поземка струилась над землей, заметая расчищенную дорожку.
Но светло, светло на земле было…
Ночь на Ладоге
Наш теплоход шел по Ладоге.
Белесые сумерки сгущались над озером. Далекий берег с трудом угадывался в туманной дымке и, если бы не волны, разбегающиеся по сторонам, если бы не кипящая бурунами вода за кормой, и не разобрать – движемся мы или стоим…
Становилось прохладно, и палуба опустела.
Я
